4 техническая революция. «анатомия глобальных технологических революций» в.в. овчинников. Государствам надо уже сейчас начать перестраивать систему образования и подготовки специалистов, модернизировать инфраструктуру, чтобы создать новые рабочие места, и
Что такое парламентские слушания? Это такое бесцельное PR -мероприятие на весь день под куполом Верховной Рады, которое больше напоминает конкурс красоты. Чиновник, политик, научный деятель, связист, IT -шник становится перед трибуной, выстреливает за 3 минуты очередь из самых красивых, умных и современных слов или мыслей, фотографируется и выкладывает фото в Facebook .
Какая цель такого мероприятия? Красиво одеться, собраться и поговорить со старыми знакомыми, послушать умных людей (то есть их же), а потом пойти в ресторан. В принципе, вариант. Да только, наверное, не совсем уместный в нынешних реалиях жизни.
Через дебри из десятков трехминутных докладов с листочков иногда прорывались действительно важные актуальные, но разрозненные мысли. Например: Мы отстали на 10 лет по внедрению 3 G и на 5 — по 4 G . И срочно нужно догонять. Или : украинскому ИКТ нужен един ый координатор (министр). Или как сказал заместитель главы АП Дмитрий Шимкив, стоит создать пост с полномочиями министра или вице-премьера, который станет единой точкой принятия решений относительно внедрения новейших технологий в Украине.
Но каждый, к сожалению, говорил на ежегодном мероприятии, которое, казалось бы, должно помочь очертить стратегию развития инновационных отраслей, о своем. Единой стратегии индустрии не видать. Столь популярные со времен последнего Давоса термины - «промышленная революция», «сингулярность», «интернет вещей» - тоже вчера проскакивали. Если мы их тоже произносим, то чем же мы отличаемся от продвинутой политической и экономической мировой элиты?
Мы уже опоздали
Беда в том, что пока мы только о них узнаем, продвинутые общества уже живут в новых измерениях. И планируют технологическое развитие соответствующим образом.
Как хорошо подметил уходящий в отставку министр Экономразвития Айварас Абромавичус в интервью Liga . net , если мировые лидеры на форуме в Давосе смотрят и планируют шаги своих стран на десятилетия вперед, то наш актуальный горизонт планирования - до следующего заседания Рады, до следующего совещания у премьер-министра, в лучшем случае до следующего транша МВФ. Мы просто слепые кроты в мире планирования.
Чем опасна для такого общества как наше четвертая индустриальная революция? С нынешними темпами госпланирования мы рискуем через несколько лет оказаться «по ту сторону технологического разрыва ( digital divide )», который разделит развитый мир и отстающие страны. В Верховной Раде годами висят новые законы по ИКТ, без принятия которых и госрегулирования, и e - government , и поддержка технологических отраслей остается заблокированной. Глава профильного комитета ВР Александр Данченко говорит, что самые важные законопроекты вот-вот будут рассмотрены. Но в течение трех лет, пока они готовились, уже пора вносить в них не то чтобы правки, а писать новые. Что такое три года для закона О кибербезопасности или Об электронных коммуникациях в современном мире технологий? Это почти вечность. Хакеры за это время научились не только шпионить и «валить» веб-сайты, но и отключать украинские облэнерго. Задумайтесь: в прямом смысле этих слов выключать свет в наших домах. Мы, мягко говоря, не в тренде по переходу на глобализированную цифровую экономику. Мы с умным видом «решаем вопросы» и «мутим схемы» внутри себя.
Это вы, демократы, поторопились!
Казалось бы, ну и ладно. Ну их, эти развитые страны! Наше правительство пойдет своим путем и со временем достигнет таких же высот. Постепенно. Правда же? Но не все так просто. У нас попросту нет времени. Мы стоим почти на краю бездны затяжных безвылазных кризисов.
И вот почему: У эдаких хитрецов, развитых демократических обществ, в руках появляется такой себе ускоритель прогресса. Машина времени. Чем лучше систематизирована работа правительства, законодательная, судебная системы, чем менее важную в ней роль в них играет орущий человек, блокирующий трибуну или бьющий туфлей по столу, тем больше шансов для автоматизации процессов. В буквальном смысле это означает передачу рутинных функций управления от чиновника к умным информационным системам. Подобные уже вовсю использует бизнес. Если их доработать, применить программы искусственного интеллекта - государство на очереди.
Программы смогут принимать более точные выверенные решения по планированию госбюджета, займам, выплатам обществу. Это уже совсем не фантастика, а перспектива десятилетия. Вопрос лишь в том, что далеко не все общества готовы расстаться с властью, которую дает бюрократия. С тем заветным последним словом, которое принадлежит чиновнику: «закупать или не закупать», «запрещать или не запрещать». Страшна для нашего бюрократа концепция Government - as - a - Service , когда правительство — это уже ни чиновник, а софт. Страшно, когда e - vote (электронное голосование) уже не предусматривает покупки голосов, предвыборных программ, гречки... Жутко, когда кандидатов в депутаты тоже нет, так как отпала нужда в самих депутатах (электронные выборы позволяют проводить сколько угодно референдумов по любым вопросам, устраняя необходимость в народных избранниках).
Почему разрыв увеличится?
Что получает общество, автоматизирующее свое управление? Ответ очевиден. Более четкие и дальновидные экономические прогнозы, меньше ошибок в принятии решений, меньше кризисов. Такие общества способны «включить первую космическую», и мы через некоторое время уже просто не будем понимать, что в них происходит. Такие общества строят креативную экономику, пылесосят таланты по всему миру. И еще один очень важный нюанс: в таких обществах правительство — уже не первая скрипка. Оно только аккомпанемент. Во главу угла ставится не ценности системы, как раньше, а ценность индивидуума. Каждый из них сам принимает решение, куда двигаться дальше. А чиновники, если таковые останутся, будут лишь «подтягивать задних» и следить за тем, чтобы никто из членов общества не выпал из «космического корабля», вовремя предоставляя возможности переквалификации, нового образования, социализации.
Разумеется, такая модель подходит не всем странам. Тем державам, которые живут за счет добывающей промышленности, выгодно держать общество в каменном веке. Этого уровня с головой хватит, чтобы люди что-нибудь добывали и обрабатывали. В таких обществах сохраняются правители, сохраняются олигархи. Те немногие люди, которые получают реальную выгоду от работы экономики. Разумеется, верхушка такой страны будет всегда стремиться удержать граждан в прошлом, или даже переместить в него ментально. В прошлое, когда не было еще никаких цифровых революций. В прошлое, где люди каждый день отрабатывают от свистка до свистка на заводе. И в принципе не задумываются о том, о чем им думать не надо. Где все смотреть одни и те же телеканалы, читают одни и те же книги, носят одну и ту же одежду, имеют одну и ту же историю, говорят на одном и том же языке. В прошлое, в котором строится иллюзия счастья и единения. Специально не стану приводить конкретные примеры.
И заключительная мысль: Да, Украину сейчас лихорадит. Страна в буквальном смысле разрывается между двумя описанными выше сценариями. Но важно следующее: решение о том, куда идти, каждый все еще имеет шанс принять сам. Не дожидаясь пока огромная машина «государство», окончательно повернет в ту или иную сторону. Может быть и такое, что государство, растерявшись, повернет за гражданами. Хотя, соглашусь, в это и сложно поверить.
То, что происходит сейчас, рисует будущее полным как возможностей и перспектив, так и страхов потерять свою человеческую природу, а то и свою жизнь в итоге. Ни много, ни мало... Четвёртая технологическая революция (4ТР), как наиболее удобный способ бесструктурного управления человечеством, может полностью перевернуть наш мир. Как уже перевернули три предыдущих технологических революции 3ТР, 2ТР и 1ТР. С одной стороны они углубили рабство землян, переведя его в цифровую плоскость. Но с другой мир стал более прозрачным, и для каждого появилось больше возможностей узнать правду. Но риски от внедрения 4ТР могут быть настолько же велики, как и открывающиеся возможности.
К чему нас готовят? И к чему стоит готовиться?
Попробуем заглянуть в это будущее, ведь мы стоим на пороге 4ТР, которая уже затрагивает всех, т. к. запускается прямо теперь. Что же это за революция такая?
Революционировали, революционировали, да недовыреволюционанировали
Человечество пережило три промышленных революции. И четвертая, на пороге которой мы стоим, обладает потенциалом поднять уровень жизни всех землян. Но на кой такой уровень жизни нужен, скажем, закулиссарам? Им не нужно 7 или даже 9 миллиардов людей, которые живут в достатке, без болезней, остаются молодыми до 120 лет, и у всех есть доступ как ко всем знаниям, так и к управлению, а сложную физическую работу будут делать роботы. Именно это и много чего другого может дать 4ТР. Т.е., грубо говоря, эта революция может полностью переформатировать наше потреблятское общество, поменять потребности людей, поменять форму работы корпораций и государств.
Клаус Мартин Шваб, швейцарский экономист, основатель и бессменный президент Всемирного экономического форума (ВЭФ) в Давосе с 1971 г., считает, что переход от простого оцифровывания (3ТР) к инновациям, базирующимся на комбинациях технологий (4ТР), уже вынуждает компании пересмотреть свое отношение к тому, как они работают. Технологические инновации приведут к революционному прорыву в области предложения с долгосрочными плюсами в эффективности и производительности труда. Все это откроет новые рынки и подстегнет рост экономики. Ну, мы помним, что либеральная модель отчаянно ищет пути продолжения экспансивной политики функционирования рынков. Земля освоена почти полностью, дальше экспансию проводить некуда. И 4ТР может дать бесконечное расширение рынков за счёт виртуализации оных. Заметили, как оцифровывание третьей технологической революции уже накачало рынки виртуальными территориями: Интернет-ритейл, соцсети, онлайн-игры и т.д. А капитализация ИКТ-компаний растёт как на дрожжах.
Конечно, сейчас невозможно предвидеть, по какому сценарию 4ТР будет развиваться. Новая революция может углубить социальное неравенство, т.к. роботизация в итоге будет выталкивать на обочину людей неготовых к новому образу жизни и переквалификации. Больше всего в выигрыше от новой революции останутся те, кто обеспечивает интеллектуальный и физический капитал: изобретатели, акционеры и инвесторы. Уже теперь резко возрос спрос на рабочих высокой квалификации и снижение потребности в рабочих с низкой. Необъявленный процесс депопуляции работает вовсю, т.к. уровень образования в мире остаётся очень низким, и, скорее всего, «лишние» люди уже теперь оказываются на обочине цивилизации. А это минимум 6 миллиардов землян. И предполагается, что они будут просто зачищены. Способов уже предусмотрено много, но это отдельный разговор.
Какие технологические тренды в первую очередь повлияют на изменения в мире и будут приемлемы для освоения в самое ближайшее время:
Технология блокчейн. Это цепочка блоков транзакций, выстроенная по определенным правилам из формируемых блоков транзакций. Впервые реализована в криптовалюте «Биткойн»;
Сращивание медицины и Интернета. Т. е. например, дистанционная диагностика, когда врач может находиться даже вне страны. Причем профилактика заболеваний выходит на первое место, т. к. диагностика будет вестись постоянно и выявление заболеваний будет происходить на ранних стадиях, когда лечить их дешевле и проще;
ЗD-принтинг. Уже теперь есть множество лабораторий, и рентабельность 3D-производства уже приблизилась к рентабельности обычного станкового;
Компактные источники питания, как бы экологически чистые. Например, солнечные батареи, которые будут аккумулировать электричество, и в итоге могут позволить создавать дома, которые не будут зависеть от сторонних источников электричества или отопления.
Интернет вещей (IoT). Т.н., «умные» приборы уже давно входят в наш быт. Их отличает то, что любой бытовой прибор или гаджет связан Сетью со всем миром. Есть и «умные» дома
Банки мирового масштаба, такие как Goldman Sachs, Credit Suisse и др. уже объединились в консорциум R3 для пристального изучения работы блокчейна. Основное преимущество блокчейна перед традиционными банковскими транзакциями — отсутствие посредников. Технология блокчейна может снизить инфраструктурные затраты банков на $15-20 млрд в год уже к 2022. Среди других «привлекательных особенностей» технологии — необратимость транзакций, невозможность подделки, почти мгновенные расчеты, и сниженная вероятность ошибки, так как транзакции открыто верифицируются сообществом сетевых пользователей. Интересуются блокчейном и Центробанки многих стран, в т.ч. Британии, России и пр.
Эксперты отмечают, что если технологию внедрить в повседневную жизнь, то контроль банков, госорганов, аудиторов, контролеров, страховых компаний или регистраторов будет просто не нужен. Один из подвидов технологии позволяет работать с «умными» контрактами, децентрализованными организациями и программируемыми активами. Другой сосредоточен на использовании блокчейна в не экономических целях. К примеру, в будущем систему можно будет использовать в рамках электронного правительства. Причем в данном случае достигается прозрачность его работы и контроль как его деятельности со стороны общества, так и контроль госорганов за неправомочной деятельностью и попыткам действовать непрозрачно со стороны бизнеса и в целом отслеживание правонарушений.
Глобализация шагает по планете бешеными темпами. Тот же блокчейн может полностью заменить как обычные валюты (чего там с пирамидой баксов в итоге? - да просто заменят...), так и все виды связей между компаниями, госорганами, гражданами, объединив всех в общую сеть, где жизнь каждого станет прозрачной и полностью контролируемой. Также это может полностью исключить «серые» схемы ведения бизнеса, коррупцию и пр.
Но прежде чем внедрять эти технологии в таких крупных странах как США, Китай или Россия, 4ТР потребует обкатки на испытательном полигоне, как это было, например, с технологиями высокоскоростного Интернета.
Обкатка технологий 4ТР
Вот подумайте, для чего в самой бедной стране Европы была внедрена связь 4G и широкополосный Интернет. Причём, заметьте, это было сделано раньше, чем во Франции, Италии и прочих продвинутых Нидерландах и Швециях. Подумайте — в нищей Молдавии, в которой из 3,5 млн жителей около 1 млн находятся за границей на заработках. Зачем такое счастье привалило? Почему в самой нищей стране Европы самая лучшая ИКТ-инфраструктура? Сделано это было корпорацией Orange, головной офис которой расположен в Париже. В Молдавии её подразделение Orange Moldova является лидеров рынка сотовой связи. Дело в том, что в любом инновационном высокотехнологичном бизнесе есть фаза тестирования, для которой необходима удобная выборка пользователей, которые первыми получают доступ к передовым технологиям. И представьте себе, Молдавия оказалась идеальной площадкой для такого тестирования. За счет чего молдаване получили не просто доступную мобильную связь и скоростной широкополосной Интернет, но и один из самых конкурентных рынков, когда высококачественными услугами мобильной телефонии по доступной цене могут воспользоваться люди с небольшим достатком. А достаток у молдаван, повторимся, самый низкий в Европе.
На международном Moldova ICT Summit 2016 озвучивались идеи, как можно реализовать эту самую 4ТР в таком маленьком государстве. На последнем форуме ВЭФ в Давосе были сформулированы основные технологии, которые кардинально изменят мир в течение 10 лет, они уже развиваются, но еще не вошли в широкое применение, и кто первым их внедрит и использует, вырвется вперед на десяток лет, совершит, так называемый, «скачок лягушки». Т. е. можно перепрыгнуть через несколько ступенек эволюционного развития. Если сейчас экономики делятся на развитые и развивающиеся, то, по мнению экспертов ВЭФ, через 10 лет они будут делиться на инновационные и неинновационные. Если страна неинновационная, то из нее будут утекать в первую очередь человеческие ресурсы, и прежде всего интеллектуальные, т. к. они не смогут получить того, что им может дать инновационная экономика: качество деловой среды, высокотехнологичные сервисы, применение своего потенциала и т. д. Т. е. подобный «скачок лягушки» в Молдавии или в подобной небольшой стране типа Люксембурга, Сингапура, Эстонии или Грузии вполне возможен, ведь теперь есть относительно приемлемые условия и даже конкурентные преимущества, которые для многих могут показаться неожиданными. Вот преимущества Молдавии:
Компактная территория;
В центре Европы;
IT-инфраструктура одна из лучших в мире;
Население оцифровано, что есть не во всех развивающихся странах;
Есть критически нужное количество IT-специалистов для реализации таких задач по разным отраслям, проведения пилотных проектов.
Начало 4ТР может начаться в Молдавии в течение полугода. Если власть, что называется, рискнёт. С учетом того, что есть единый центр принятия решений: молдавский олигарх-кукловод Влад Плахотнюк недавно гостил в США и лично получал печенюшки от Нуланд. Кроме того, сейчас премьер-министр Молдавии - Павел Филипп, который долгое время был министром информационного развития. Т.е. всё решаемо. И осенью в Молдавии вполне может начаться обкатка 4ТР.
Вопрос стоит так: какая страна первой сможет реализовать и затем продавать ноу-хау, передавая опыт использования. Подобный эксперимент будет проводиться не там, где дешевле, а там где возможно провести его быстрее. Уже есть те, кто готовы инвестировать в Молдавию, благо потребуется не так много средств, а кроме того страна уже давно является полигоном для обкатки технологий, как это было с 4G.
Конечно, подобная технологическая революция в Молдавии может выглядеть фантастично. Однако страна проходит своеобразную точку бифуркации — смену установившегося режима работы системы, тоже идёт ломка экономической модели, как на Украине. Гастарбайтерская экономика пришла в упадок, ВВП падает, агропром едва выживает, рынок России потерян, европейский рынок, по сути, закрыт при помощи сложного процесса сертификации, квотами на продукцию и т.д. Но уже настолько развита сфера ИКТ, что со столь удобным географическим положением, провести глобальный эксперимент по применению высоких технологий может помешать только консерватизм молдаван.
Уже сейчас запускаются стартапы по работе с блокчейн, профильная Ассоциация всерьёз нацелилась на обкатку технологий.
По материалам молдавской прессы: businessclass.md и др.
Грани будущего
Понятно, что многое из инноваций 3ТР вызывает сопротивление общества. Тотальное оцифровывание как вещей, так и людей, например, сравнивали с получением числа зверя, и наиболее консервативная часть общества воспринимает это как знак «конца времён и пришествия антихриста». Вот вам воплощение библейской апокалиптической матрицы, в рамках которой мы пока существуем. А 4ТР подведёт логический итог предыдущего оцифровывания.
Если судить по накачиваемым матрицам в раскручиваемой фантастике, то в будущем вырисовывается два варианта:
1. Тотальное ограничение числа жителей и мрачное постапокалиптическое будущее. Методы депопуляции (уничтожения «лишних» людей) либо не декларируются, либо скупо обозначаются, как война, эпидемия, техногенная или природная катастрофа и пр. («Терминатор», «Сойка-пересмешница», «Дивергенты» и т.д.).
2. Тотальное оцифровывание всего человечества и последующее отбраковывание «лишнего людского материала» («Время», «Матрица» и т.д.).
И, заметьте, всё — тотально. Тоталитаризм, с которым все так усиленно боролись, грядёт, приготовьтесь.
Где будет обкатываться и опробироваться сценарий 4ТР сказать сложно. Полигоном может быть выбрана небольшая страна типа Молдавии, Эстонии или Сингапура. Возможно, в каждом регионе планеты будет такая обкатка, прежде чем ГП возьмётся за крупные страны. Стоит ли этого опасаться, решайте сами. Как бы там ни было, в любых условиях можно двигаться к человечности. Тем более, что сам ГП боится, что его извлекут на свет аки аскариду. Тем более, что сроки у него горят: все проекты стопорятся, в том числе и из-за России с её суверенной политикой. Тем более, что людей понимающих глобальные процессы управления становится слишком много (и не только у нас, но и во всём мире), чтобы их легко удалось вернуть в стойло рабовладельческой системы.
Шесть лет назад группа немецких ученых, политиков и бизнесменов объявила о грядущей Четвертой промышленной революции или Индустрии 4.0
Изображение с сайта minds.com
Еще спустя пять лет вышла книга президента всемирного экономического давосского форума Клауса Шваба «Четвертая промышленная революция» . В которой он буквально расписал по пунктам, что такое Четвертая промышленная революция и чего от неё стоит ждать человечеству.
Дабы не утомлять читателя деталями, подчеркнем ключевые положения Индустрии 4.0 : промышленная революция приведет к кардинальному, фундаментальному преобразованию всего человечества. Изменится буквально всё - наша жизнь, труд и общение. И, наконец, самое главное - человечество за всю свою историю не сталкивалось ни с чем похожим на то, чем обещает быть Четвертая промышленная революция.
Говоря иными словами, в ближайшее время будет совершен такой технологический рывок , что реальностью станет многое из того, что каких-то пять-десять лет назад описывали в своих произведениях фантасты.
Формально вступительная часть Индустрии 4.0 началась несколько лет назад, достаточно вспомнить стремительное развитие смартфонов, электромобилей, беспилотных технологий, 3D-принтеров, нанотехнологий, квантовых вычислений и пр.
Так как во главе угла будут стоять инновации, их количество и скорость реализации, то несложно назвать всех тех, кто будет делать Четвертую промышленную революцию . Это США, Китай, Япония, Южная Корея и Евросоюз. Как правило, инновации в основном появлялись в какой-то одной из вышеназванных стран, либо в той или иной степени кооперации между ними.
К сожалению, Россия участия в подготовке к Четвертой промышленной революции практически не принимает и за последние двадцать лет ничем заметным не отметилась. Ну, разве что только «Йотафоном», который, опять же, выпускается в Китае.
Вместе с тем стоит признать, что и на месте Россия не стоит , какие-то попытки не отстать от признанных лидеров предпринимаются, создаются технологические госкорпорации, но… не совсем понятно, как относиться, например, к таким организациям, как «Роснано» и «Сколково»? Которые как раз и создавались для того, чтобы Россия приняла участие в Четвертой промышленной революции в качестве полноценного участника, а не посмешища.
Но об уникальных разработках, от которых восхищенно ахнул бы весь мир, пока ничего не слышно, зато периодически российские граждане слышат о баснословных суммах, которые государство тратит на эти организации, а нередко и о громких арестах. Достаточно вспомнить интерес правоохранительных органов к вице-президенту «Сколково» А. Бельтюкову и управляющему директору по инвестиционной деятельности «Роснано» А. Горькову.
Как говорится, следствие со всем разберется, но хотелось бы знать, на что потрачены колоссальные бюджетные деньги? Где видимые и осязаемые результаты?
Не стоит упускать из виду вот какой момент - уходит драгоценное время и кто знает, сколько осталось до полноценного старта Индустрии 4.0? Годы? Или, может, счет уже пошел на месяцы? Как написал в предисловии к российскому изданию «Четвертой промышленной революции» Г. Греф: «Особенностью этой революции, на мой взгляд, станет то, что внедрение новых технологий будет характеризоваться огромной скоростью и сопровождаться мощнейшей конкуренцией».
Так и есть, ни убавить, ни прибавить - фактор времени будет иметь важнейшее значение. В качестве примера можно вспомнить виртуозную «смартфонную» драку за покупателя между Apple и Samsung, особенно то, с какой скоростью они штамповали инновационные разработки и старались опередить друг друга.
А в это время А. Чубайс показывал В. Путину какой-то непонятный планшет для российских школьников , о котором с тех пор ничего больше не слышно. Над этой сценой потешалась вся страна, но… было бы смешно, если б не было так грустно.
О том, как Россия теряет драгоценное время , свидетельствует и вот такой факт. В 2016 году в Евросоюзе было продано чуть менее 91 тысячи электромобилей. А в России 13. Нет, не тысяч, а штук. Всего же в России зарегистрировано 920 электромобилей. Это меньше, чем в каком-нибудь не самом густонаселенном районе Сан-Франциско или Лос-Анджелеса.
А ведь никто уже не сомневается, что за электромобилями будущее . Начиная с 2025 года во многих странах Европы вступает в силу запрет на выпуск машин с двигателями внутреннего сгорания, в 2030 году аналогичный закон планирует принять даже Индия. В Китае правительство ввело жесткую выдачу лицензий на выпуск электромобилей, и не потому, что власти КНР недолюбливают машины на электротяге, а потому что выстроилась километровая очередь из желающих их выпускать.
Теперь если какая-нибудь компания или стартап не продемонстрирует властям Поднебесной серьезный бизнес-план, не менее серьезных партнеров с очень серьезными деньгами, площадку под строительство завода, а в некоторых случаях ещё и дилерскую сеть - не видать им лицензии.
По мнению экспертов, выпуск электромобилей в ближайшие годы кардинально изменит автомобильный рынок, так как фактически «обнулятся» все прежние достижения. Теперь даже самый скромный стартап может выпустить такое, что превзойдет изделие именитого автоконцерна.
Для примера - китайский электрический гиперкар Nio EP9 мощностью один мегаватт, произведший недавно настоящий фурор своей сверхсовременной конструкцией и установивший лучшее время круга на культовой немецкой трассе Нюрбургринг.
И кто всего два года назад знал о стартапе NextEV, выпустившем эту уникальную машину? Кто знал о компании Faraday Future, разработавшей такой электрокроссовер, от которого весь автомобильный мир изумленно крякнул?
Про российские электромобили в данном контексте говорить абсолютно не стоит , так как если они и существуют в природе, то встретить их сложнее, чем снежного человека. АвтоВАЗ с его Ладой Эл Ладой не в счет, так как 81,45% акций этого предприятия принадлежит зарегистрированному в Нидерландах СП Alliance Rostec Auto B.V. А ведь переход от двигателя внутреннего сгорания к электромотору всего лишь один из шагов на пути в будущее.
В настоящее время бурно развиваются технологии автономного вождения и концерн Ford уже объявил о том, что в 2020 году выпустит автомобиль без руля и педалей. Управлять которым, главным образом, будет искусственный интеллект, а водитель сможет вмешаться в процесс управления лишь в исключительных случаях. Упоминать про «достижения» России в этой области так же нелепо, как и упоминать несуществующие российские электромобили.
Если абстрагироваться от смартфонов и электромобилей, то стоит вспомнить, что любую революцию делают люди. А в случае с промышленной революцией - кадры. Которые, как известно, решают всё. Насчет китайских, японских или американских кадров можно не беспокоиться - их там заботливо растят, сдувают пылинки и всячески поощряют. Потому что ведущие страны мира понимают - хорошие кадры и отдачу принесут хорошую.
До начала девяностых годов проблемы с кадрами у нас если и были, то не то чтобы совсем уж серьезные. И космос успешно осваивали, и уникальные корабли и самолеты строили, и атомная энергетика была одной из лучших в мире, как и наука. Все это благодаря также одному из лучших в мире образованию.
Но затем пришедшие к власти перестройщики и их последователи создали в стране такие «святые годы», что из неё побежали не только простые люди, но и ученые, инженеры, конструкторы и пр. Которых с распростертыми объятиями встречали на Западе, особенно в США.
До этого в последний раз ученые и инженеры массово бежали только в 1945 году из разоренной войной Германии . А у нас побежали в мирное время, за что отдельное спасибо всем тем, кто «поднимал» Россию с колен. Отток «мозгов» продолжался все девяностые, потом нулевые.
Неизвестно, как с этим обстоит дело сейчас, но если верить телевизору, то все теперь нормально, многие даже возвращаются. Статистики, естественно, никакой не приводится.
По некоторым оценкам, начиная с 1990 года, на Запад уехало порядка ста тысяч ученых и инженеров. Почти все они внесли вклад в развитие научно-промышленного потенциала США и Западной Европы. Разумеется, уехали не все, но когда речь идет о таких уникальных людях, надо понимать, что нет такой оценочной шкалы, способной измерить талант Фарадея, Теслы, Эйнштейна, Курчатов или Королева. Разбрасываться такими людьми, это все равно, что использовать платину для изготовления набоек на кирзовые сапоги.
Но у нас в девяностые стране были нужны только менеджеры, юристы, коммерсанты да охранники. Всем остальным предоставили право решать проблему выживания самостоятельно. Засевшим на властном Олимпе «гуманистам» было абсолютно по барабану до всего.
Тысячи ученых сбежали из России - ну и что? Поляжет в Грозном целая бригада в новогоднюю ночь - а нам какое дело? Не впишутся в рынок миллионы - ничего, новых нарожают.
И ладно бы только ученые бежали. Огромный ущерб был нанесен образованию , хотя институты росли как грибы после дождя, но выпускали они все больше не физиков или математиков, а юристов, экономистов да финансистов. Дошло до того, что куда ни плюнь - в юриста или экономиста попадешь.
Спрашивается, так кто поможет России достойно вступить в Индустрию 4.0? Неужели юристы? Кто ответит на вызов времени, причем такой, с которым человечество никогда не сталкивалось за всю свою историю? Коммерсанты с охранниками?
«Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние за десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут». Эта сталинская фраза сейчас актуальна как никогда. Вот только, к сожалению, десяти лет у нас нет. Если верить все тому же К. Швабу, Четвертая промышленная революция начнется буквально завтра-послезавтра. Россия к ней абсолютно не готова ни в кадровом, ни в экономическом, но что важнее всего - в политическом отношении.
Сталинской широты понимания грядущих проблем нет и быть не может у подавляющего большинства всех тех «эффективных менеджеров», кто, начиная с девяностых, оккупировал теплые местечки, и вместо таких понятий, как «индустриализация», «образование» и «технологии», хорошо знает лишь такие слова, как «распил» и «откат».
Когда телевизор преподносит как неслыханное достижение прокладку «Северного», «Турецкого» или черт его знает какого там очередного «потока», России остается только посочувствовать. Интеллекта и глубины мЫшления «эффективных менеджеров» не хватило на создание российских аналогов Apple, Google, Tesla, IBM, Samsung, Lenovo, Sony, Toshiba, а хватило лишь на создание аналога средневековой торговли с «партнерами».
Правда, сейчас ассортимент 14-15 веков - меха, лён и мёд - заменили нефтью и газом, но средневековая суть торговли от этого не поменялась.
В своей книге К. Шваб предупреждает о такой опасности Четвертой промышленной революции, как разделение мира не по религиозным или национальным признакам, а по технологическому . Когда США, Евросоюз, Япония, Китай и Южная Корея рванут в новое технологическое измерение, рванут в светлое будущее, мир разделится, грубо говоря, на «технорасу» и «папуасов».
Причем не факт, что сырьевые ресурсы последних будут представлять интерес для технорасы. Появятся инновационные источники энергии, электромобилям нефть не нужна, а использовать газ и уголь так, как его используют сейчас, будет таким же анахронизмом, как освещение улиц китовым жиром.
А если что и понадобится, так технораса платить за сырье не будет, а просто заберет силой. Уже сейчас должно быть понятно, что Индустрия 4.0 кардинально изменит не только, допустим, бытовые гаджеты и уровень жизни, но и оружие. Причем настолько, что соперничать с технорасой станет попросту невозможно .
Потому что даже самый совершенный лук и стрела в ста случаях из ста проиграют снайперской винтовке с ночным прицелом и лазерным дальномером.
Сложно сказать, сколько у России есть времени в запасе . Но что-то подсказывает, что вряд ли она распорядится им максимально эффективно. Она этого не сделала за прошедшие четверть века, почему она сумеет «пробежать» нужное расстояние за три-пять лет?
С такими гирями на ногах, как «эффективные менеджеры», можно только быстро и эффективно утонуть, а не бежать наперегонки со всем миром.
Понятие Четвертой индустриальной революции (Индустрия 4.0)
Пропагандистский миф или «знак беды»
«Четвертая промышленная революция», для краткости 4ПР, позиционируется как массовое внедрение роботизации и цифровых технологий управления, что снизит зависимость промышленности от стоимости рабочей силы и даст дополнительный импульс локализации реального сектора. Фактически 4ПР является глобализацией и универсализацией принципов «распределенного» производства и доступа к финансам. Не больше, но и не меньше. И ничего принципиально нового в таком подходе нет: его ключевые элементы апробировались еще в 1980-х годах и на производственном, и на управленческом уровне .
- Нет новой энергетической платформы. Мы пользуемся примерно теми же самыми энергетическими платформами, что и 30 лет назад, причем разрекламированные «альтернативные» источники энергии в действительности являются и самыми архаическими (не считая вопроса об их рентабельности).
- Нет новой транспортной платформы. Используются в основном технологии 1980-х годов, даже в области освоения космоса. Несмотря на сдвиги в социальной доступности отдельных видов транспорта (прежде всего скоростного), стратегического рывка не произошло. Снижение логистических издержек достигается в основном за счет организационных мер.
- Не произошло массового внедрения принципиально новых материалов. В области новых материалов и создания новых свойств для старых материалов есть подвижки, но ничего глобально-революционного на практике не происходит.
- Не просматривается революционных сдвигов в области энергоэффективности производства. Хотя есть некоторые, подчеркнем, эволюционные сдвиги в снижении энергоемкости социальной жизнедеятельности, которые, впрочем, не всегда являются адекватными с точки зрения «стоимость-эффективность».
Рассмотрим принципы одной из ключевых экономических новаций 1980-90-х – Toyota Production System. Если отставить в сторону идеолого-мотивационную часть («кайдзен»), в основном они затрагивают сервисные, логистические и управленческие составляющие производственного процесса. Принципы «Тойоты», в сущности, и есть управленческая постиндустриальность, т.е. управление не столько ресурсами, сколько временем и пространством, ключевыми составляющими постиндустриального мира. Этот подход абсолютно соответствует идеям 4ПР.
Со стратегической точки зрения совокупный эффект изменений 1980-х годов был больше. Но их не считали способными изменить суть экономических отношений. И совокупность этих изменений не рассматривалась как глобально катастрофическое событие, которое может похоронить весь предшествующий экономический порядок. Налицо всего лишь предпосылки для перестройки некоторых, но далеко не всех аспектов в функционировании реального сектора мировой экономики. Что неизбежно будет иметь серьезные социальные последствия. Но само по себе это революцией не является.
С точки зрения стратегического эффекта развитие «цифровой экономики» и 4ПР являются не столько взаимодополняющими, сколько взаимно конкурирующими моделями дальнейшего развития глобальной экономики. Особенно с позиций точек изъятия и моделей перераспределения «инвестиционной ренты». В «цифровой экономике» ключевым видом «производства» становится возможность генерации «ренты» из инвестиционного «воздуха». В 4ПР источником инвестиционной ренты остаются вполне реальные ресурсы и производства.
По сути, никакой реальной технологической – да и экономической – базы для 4ПР именно как для «революции в промышленности» не существует. В глобальной «повестке дня» сейчас вообще стоят только два аспекта, которые можно рассматривать в качестве подлинно «революционных»: новая глобальная логистика и новые технологии глобальных финансов.
Но до момента, когда новая логистика (новый Транс-американский канал, Великий шелковый путь, транспортный коридор «Север-Юг», система трубопроводов в обход экономических лимитрофов, Трансафриканский транспортный коридор) начнет играть по-настоящему глобальную роль, должно пройти еще 5-7 лет. Естественно, при условии, что противодействие этим проектам не перейдет в открыто силовую фазу. А пока «новая логистика» остается лишь политико-информационным фактором.
Единственным элементом 4ПР, который на практике имеет «революционное» значение, является вопрос о кардинальной перестройке финансовых коммуникаций и финансово-инвестиционных отношений в современной экономике.
Возникает, однако, главный вопрос: а что является фокусным объектом инвестиционных процессов в ходе 4ПР? Безусловно, на начальном этапе потребуются большие инвестиционные ресурсы для технологического обновления существующих активов и для решения неизбежных социальных вопросов, которые в связи с этим возникают. И первые 5 лет «революции» могут быть вполне инвестиционно благоприятными, хотя и социально крайне опасными – и, вероятно, чреватыми серьезными издержками в развитых странах индустриального мира, где сочетаются относительно высокий уровень жизни и сохранение индустриальной структуры общества.
Индустриальные страны составляют значительную часть не только развивающегося мира, но и Европейского союза, начиная с Германии , где структура экономики соответствует индустриальной модели даже в большей степени, чем в России , и заканчивая Италией. Не говоря уже о Польше или Испании . Вместо разделения между «северным» и «южным» флангами ЕС возникает водораздел по критерию индустриальный/постиндустриальный. И он может оказаться гораздо политически резче и социально острее.
На временном «лаге» в 5-7 лет, а в историческом плане это – крайне близкая перспектива, возникает риск формирования «пузыря», при котором даже «извлекаемые» из финансовых спекуляций ресурсы не смогут найти экономически обоснованных активов для инвестирования. Ведь одним из важнейших положительных обстоятельств 4ПР провозглашается быстрая и относительно комфортная в экономическом и управленческом плане система, позволяющая осуществлять быструю операционную переналадку. Нивелируется задача периодического полного обновления основных фондов, наиболее капиталоемкий элемент современного реального сектора.
Именно поэтому ключевым компонентом 4ПР является не модернизация как таковая, а географическое каскадирование технологических процессов, а также масштабирование производства в зависимости от размера и динамики рынков. И это, кстати, будет, большим вызовом для постсоветского пространства.
Но тогда система расчета конкурентоспособности, характерная и для индустриального, и для постиндустриального капитализма, уже неактуальна. Основой становится не эффективность, возведенная в рамках финансово-инвестиционного капитализма в ранг высшей ценности, а адаптивность, способность быстро адаптироваться к изменяющимся и качественно, и количественно рынкам, доступным с точки зрения экономически оправданной логистики. А это – совершенно иная картина не только с точки зрения глобальных вопросов, связанных с перераспределением технологической и логистической ренты, но и практического планирования инвестиций.
Встает вопрос: а куда должен быть направлен инвестиционный поток. «В первом приближении» таковыми видятся следующие направления:
- Географическая мобильность активов. Компактные безлюдные предприятия вне признанных и обеспеченных промышленных центров. Резкое снижение требований к логистическому обеспечению. Переход к «лего-сборке». Основным инвестиционным фокусом в таком случае становится инжиниринг и адаптация производства под потребности регионов или макрорегионов (глокализация).
- Базовые технологические решения. Ключевая технологическая рента будет возникать и взиматься именно на уровне базовых технологий, а также разработки и выпуска ключевых компонентов, вклад которых в общую стоимость продукции может быть и невелик.
- Человеческий капитал. Организация социально-производственного (а не просто производственного) пространства вокруг активов и социально-обеспечивающей и торговой инфраструктуры 4ПР. Но масштабы данной потенциальной «сферы инвестиций» вряд ли слишком велики – обустраивать придется скорее инфраструктуру продаж, но не выпуска продукции.
Провозглашаемая промышленная революция – это почти возврат к ремесленному адаптивному, кастомизированному производству, но – и это очень важно – при снятии ограничений на доступ к инвестиционным ресурсам и при резком повышении «связности» технологических и операционных процессов, которая достигается за счет широкого использования технологий «блокчейн» помимо финансового сектора. «Фабрично-индустриальная» модель утрачивает преимущество масштаба, которое уже в первой половине «нулевых» было одним из ключевых.
Даже поверхностное рассмотрение вопроса о 4ПР подводит нас к выводу: дело точно не в промышленности, а, прежде всего, в финансовом и логистическом обеспечении. А также возможности окончательного отрыва управляющего звена от активов.
Если пользоваться советской парадигмой, то из неизменной триады «директор-парторг-главный инженер» востребованным в рамках новой системы остается, как ни странно, «парторг», функцией которого будет обеспечение социальной стабильности на производстве. «Директор» (не в смысле должности, а в смысле функции) может стать столь же «удаленной» фигурой. Такой, как сейчас является «акционер». А «главный инженер» может быть частично автоматизирован (диагностика), частично переведен на аутсорс (смена инжинирингового решения).
Да и само понятие «собственность» в новой экономике становится, как минимум, «мозаичным». Но если собственность «мозаична», то насколько можно говорить о сохранении традиционного подхода к инвестициям? Насколько в принципе возможны инвестиции в собственность, реальный бенефециар, которой существует только в «дисперсном виде» в сети блокчейн? Можно ли в такую собственность инвестировать ресурсы, ликвидные за пределами виртуальных финансов?
Важно и то, что сформированные в последние годы в глобальной экономике «инвестиционные циклы» оказались обременены гигантским объемом инвестиционных дериватов и суррогатов. Чрезмерную роль стали играть экономические приоритеты с искаженной рыночной мотивацией. Например, стимулирование инвестиций в страны с большой безработицей и дешевой рабочей силой. Классические примеры: Бангладеш, страны Африки, Пакистан , Индия . Но стоит вспомнить и индустриальную часть Латинской Америки, ряд стран АТР, отнесенных к «промышленным «тиграм».Констатируем: в условиях избыточной «гуманитаризации инвестиционных приоритетов» реализовывать принципы 4ПР крайне затруднительно. Чтобы успешно как минимум начать «четвертую промышленную революцию», хотя бы в том системно неполноценном виде, как она в настоящее время трактуется, придется осуществить дегуманитаризацию инвестиционного, а затем – и операционного пространства. Говоря проще, операционное пространство 4ПР должно стать «социально безответственным».
Но тогда идеальным пространством для «революции» становится «инвестиционный пустырь», где нет депрессирующего социально-гуманитарного обременения.
Для 4ПР понадобится «расчистка» пространства ранее сложившихся социально-экономических обязательств и обнуление инвестиционных циклов, сформированных в последние 25-30 лет. Начиная с перевода отношений между «условным Западом» и Китаем в русло исключительно экономического конкурентного взаимодействия. «Китай » – также условное понятие, в котором КНР выступает как доминирующий центр более широкого индустриального пространства. Отношения Запад-Китай и составляют ключевой «инвестиционный цикл» в современной экономике, который стал слишком экономически «громоздким», обрастая различными «политическими обременениями». Но «обнулить» этот цикл без глобальных последствий – невозможно.
Отсюда вопрос: а не является ли навязывание идеи о близости и неизбежности новой промышленной революции частью подготовки к глобальному инвестиционному дефолту? И именно это скрывается под цветистым термином «революция». Ведь только после этого дефолта, после неминуемой (хотя и временной) регионализации глобальных финансов возникнет возможность оценить последствия и перспективы новой ситуации не с точки зрения лозунгов 4ПР, которые сами по себе привлекательны, а с точки зрения их реального социально-экономического содержания.
Мы стоим у истоков революции, которая фундаментально изменит то, как мы живем, работаем и общаемся друг с другом. По масштабу, объему и сложности четвертая промышленная революция не имеет аналогов во всем предыдущем опыте человечества. Нам предстоит увидеть ошеломляющие технологические прорывы в самом широком спектре областей, включая искусственный интеллект, роботизацию, автомобили-роботы, трехмерную печать, нанотехнологии, биотехнологии и многое другое. Клаус Шваб, основатель и бессменный президент Всемирного экономического форума в Давосе, написал руководство, которое призвано помочь сориентироваться в происходящих изменениях и извлечь из этого максимум выгоды. Эта книга для тех, кто интересуется нашим общим будущим и кто твердо намерен использовать возможности революционных технологий, чтобы изменить мир к лучшему.
Из серии: Top Business Awards
* * *
компанией ЛитРес .
Часть I. Четвертая промышленная революция
Глава 1. Исторический контекст
Слово «революция» означает резкое и радикальное изменение. Революции происходили в ходе исторического развития человечества, когда новые технологии и новые способы восприятия мира вызывали фундаментальные изменения экономических систем и социальных структур. Поскольку здесь в качестве системы координат используется история, внезапность таких изменений может формироваться в течение многих лет.
Первый кардинальный сдвиг в образе жизни человека – переход от собирательства к земледелию – произошел десять тысяч лет назад благодаря одомашниванию животных. Аграрная революция была построена на соединении силы животных и людей в целях обеспечения производства, транспортировки и коммуникации. Постепенно эффективность производства продуктов питания повышалась, стимулируя рост населения и обеспечивая жизнеспособность крупных поселений. Это со временем привело к урбанизации и расцвету городов.
После аграрной революции последовал ряд промышленных революций, начавшихся во второй половине XVIII века. Они стали вехами на пути от использования мышечной силы к механической энергии, который привел к сегодняшнему историческому моменту, когда в процессе четвертой промышленной революции производство развивается за счет познавательной деятельности человека.
Первая промышленная революция длилась с 1760-х по 1840-е годы. Ее пусковым механизмом стало строительство железных дорог и изобретение парового двигателя, что способствовало развитию механического производства. Вторая промышленная революция, начавшаяся в конце XIX и продлившаяся до начала XX века, обусловила возникновение массового производства благодаря распространению электричества и внедрению конвейера. Третья промышленная революция началась в 1960-х годах. Обычно ее называют компьютерной или цифровой революцией, так как ее катализатором стало развитие полупроводников, использование в шестидесятых годах прошлого века больших ЭВМ, в семидесятых и восьмидесятых – персональных компьютеров и сети Интернет в девяностых.
Принимая во внимание различные определения и научные доводы, используемые для описания первых трех промышленных революций, я считаю, что сегодня мы стоим у истоков четвертой промышленной революции. Она началась на рубеже нового тысячелетия и опирается на цифровую революцию. Ее основные черты – это «вездесущий» и мобильный Интернет, миниатюрные производственные устройства (которые постоянно дешевеют), искусственный интеллект и обучающиеся машины.
Цифровые технологии, основанные на аппаратном и программном обеспечении и сетях, не являются новшеством, но с каждым годом уходя все дальше от третьей промышленной революции, становятся более усовершенствованными и интегрированными, вызывая трансформацию общества и глобальной экономики. Именно поэтому профессора Массачусетского технологического института Эрик Бринйолфссон и Эндрю МакАфи остроумно назвали этот период «вторым машинным веком», использовав это выражение в названии своей книги, изданной в 2014 году. В ней они утверждают, что мир находится на грани эпидемоподобного взрыва, при котором последствия этих цифровых технологий проявятся «во всей своей красе» в автоматизации и создании «беспрецедентных вещей».
В Германии идет обсуждение «Индустрии 4.0». Этот термин родился в 2011 году на Ганноверской ярмарке и был предназначен для обозначения процесса коренного преобразования глобальных цепочек создания стоимости. Распространяя технологию «умных заводов», четвертая промышленная революция создает мир, в котором виртуальные и физические системы производства гибко взаимодействуют между собой на глобальном уровне. Это обеспечивает полную адаптацию продуктов и создание новых операционных моделей.
Однако четвертая промышленная революция связана не только с умными и взаимосвязанными машинами и системами. Ее спектр действия значительно шире. Одновременно возникают волны дальнейших прорывов в самых различных областях: от расшифровки информации, записанной в человеческих генах до нанотехнологий, от возобновляемых энергоресурсов до квантовых вычислений. Именно синтез этих технологий и их взаимодействие в физических, цифровых и биологических доменах составляют фундаментальное отличие четвертой промышленной революции от всех предыдущих революций.
В ходе этой революции новейшие технологии и универсальные инновации распространяются значительно быстрее и куда более масштабно, чем во время ее предшественниц, которые, кстати, еще продолжаются в некоторых странах мира. В ожидании второй промышленной революции находится население 17 % мировой территории, так как около 1,3 млрд человек все еще не имеют доступа к электричеству. Примерно половина населения земного шара, или 4 млрд человек, ожидает третью промышленную революцию, поскольку большинство из них живут в развивающихся странах, где нет доступа к сети Интернет. При этом замечу, что только на распространение веретена (символа первой промышленной революции) за пределами Европы понадобилось почти сто двадцать лет. Для сравнения, Интернет распространился по всему миру меньше чем за десять лет.
Урок первой промышленной революции остается сегодня по-прежнему актуальным: главным показателем прогресса до сих пор является мера принятия обществом технологических новшеств. Не только государственные и правительственные учреждения, но и частный сектор должен вносить свой вклад в развитие цивилизации. Основное значение, однако, имеет понимание гражданами долгосрочных преимуществ.
Я убежден, что четвертая промышленная революция будет во всех отношениях не менее масштабной, эффективной и исторически значимой, чем три предыдущие. И все же меня беспокоят два фактора, которые могут ограничить потенциал ее эффективной и последовательной реализации.
Во-первых, я считаю, что существующий уровень управления и осознания текущих изменений по всем областям крайне низок в сравнении с необходимостью переосмысления экономических, социальных и политических систем, чтобы ответить на вызовы четвертой промышленной революции. В результате чего национальные и глобальные организационные структуры, необходимые для регулируемого распространения инновации и смягчения дизрупции, в лучшем случае являются неадекватными, а в худшем – полностью отсутствуют.
Во-вторых, отсутствует также последовательная, позитивная и единая концепция на глобальном уровне, которая могла бы определить возможности и вызовы четвертой промышленной революции и которая имеет принципиальное значение для вовлечения в процесс различных слоев и сообществ, а также для предотвращения негативной реакции общества на происходящие кардинальные изменения.
Глава 2. Кардинальные и системные изменения
Исходное положение данной книги заключается в том, что технологии и цифровые преобразования могут кардинально изменить все вокруг, претворяя в жизнь избитую и затертую фразу: «В этот раз все будет по-другому». Иными словами, основные технологические инновации находятся на грани активизации эпохального глобального изменения, и это совершенно неизбежно.
Масштаб и размах происходящих изменений объясняют остроту восприятия дизруптивных инноваций на сегодняшний момент. Темпы развития и распространения инноваций оказываются беспрецедентно быстрыми. О широко известных сегодня дизруптивных платформах Airbnb, Uber, Alibaba мало кто имел представление всего несколько лет назад. Повсеместно распространенный iPhone впервые появился на рынке в 2007 году. А к концу 2015 года в мире будет использоваться уже более двух миллиардов смартфонов. В 2010 году компания Google объявила о создании первого полностью беспилотного автомобиля. Думаю, очень скоро они станут обычным явлением на дорогах.
Этот список можно продолжать бесконечно. Но поражают не только темпы развития: рост за счет масштабов также вызывает изумление. Цифровое преобразование означает автоматизацию, что, в свою очередь, означает, что компаниям не грозит снижение отдачи от масштаба (в крайнем случае, это будет весьма незначительное снижение). Чтобы представить, что происходит, сравним Детройт 1990 года (на тот момент основной центр традиционной промышленности) с Кремниевой долиной 2014 года. В 1990 году совокупная рыночная капитализация трех крупнейших компаний Детройта составляла 36 млрд долл. США с выручкой 250 млрд долл. США и числом персонала до 1,2 млн человек. В 2014 году совокупная рыночная капитализация трех крупнейших компаний Кремниевой долины была значительно выше (1,09 трлн долл. США) с примерно такой же суммой прибыли (247 млрд долл. США) и почти в десять раз меньшим числом сотрудников (137 тыс. человек).
Создание единицы ценности с привлечением значительно меньшей рабочей силы, чем десять или пятнадцать лет назад, стало возможным благодаря минимальной стоимости цифрового бизнеса, которая стремится к нулю. Кроме того, реальность цифровой эры заключается в том, что многие новые компании предоставляют «информационные товары» с практически нулевыми затратами на хранение, транспортировку и тиражирование. Некоторым компаниям, основанным на дизруптивных технологиях, для процветания почти не нужен капитал. Например, таким компаниям, как Instagram или WhatsApp, для старта фактически не требовалось финансирования, что изменило роль капитала и масштабирования бизнеса в контексте четвертой промышленной революции. В целом это демонстрирует, как эффект масштаба стимулирует рост и влияет на изменения целых областей.
Уникальность четвертой промышленной революции, помимо темпов развития и широкого охвата, заключается в растущей гармонизации и интеграции большого количества различных научных дисциплин и открытий. Материальные инновации, возникающие в результате взаимозависимости между различными технологиями, более не являются научной фантастикой. К примеру, сегодня цифровые технологии производства могут взаимодействовать с биологическим миром. Некоторые дизайнеры и архитекторы уже совмещают автоматизированное проектирование, аддитивные технологии, инжиниринг материалов и синтетическую биологию для новаторских разработок систем взаимодействия между микроорганизмами, нашими организмами, потребляемыми нами продуктами и даже зданиями, в которых мы живем. Для этого они создают (и даже «выращивают») объекты, которые постоянно изменяются и адаптируются (отличительные признаки растительного и животного мира).
В книге «Второй машинный век» Бринйолфссон и МакАфи утверждают, что компьютеры являются настолько способными, что невозможно предсказать, какие приложения они будут использовать через несколько лет. Сегодня искусственный интеллект (ИИ) окружает нас со всех сторон: от беспилотных автомобилей и дронов до виртуальных помощников и программного обеспечения для перевода. Все это преобразует нашу жизнь. ИИ достиг существенных успехов благодаря стремительному росту вычислительных мощностей и доступности колоссальных объемов данных: от программного обеспечения для открытия новых лекарственных средств до алгоритмов, предсказывающих наши культурные интересы. Многие такие алгоритмы создаются на основе «хлебных крошек», то есть тех информационных следов, которые мы оставляем в цифровом мире. Это создает новые типы «компьютерного самообучения» и автоматизированного изобретения, обеспечивая работу «интеллектуальных» роботов и компьютеров по самопрограммированию и поиску оптимальных решений на основе исходных принципов.
ХАРАКТЕР ПРОИСХОДЯЩИХ ИЗМЕНЕНИЙ НАСТОЛЬКО ФУНДАМЕНТАЛЕН, ЧТО МИРОВАЯ ИСТОРИЯ ЕЩЕ НЕ ЗНАЛА ПОДОБНОЙ ЭПОХИ – ВРЕМЕНИ КАК ВЕЛИКИХ ВОЗМОЖНОСТЕЙ, ТАК И ПОТЕНЦИАЛЬНЫХ ОПАСНОСТЕЙ.
Такие приложения, как Siri от компании Apple, дают первое представление о мощности одной из подсистем искусственного интеллекта – AI Field, так называемых интеллектуальных консультантов. Личные интеллектуальные консультанты начали появляться всего два года назад. Сегодня распознавание голоса и искусственный интеллект развиваются с такой скоростью, что беседа с компьютером вскоре станет нормой, создавая явление, которое некоторые технические специалисты называют «окружающим разумом», с постоянной доступностью автоматизированных личных консультантов, которые делают записи и отвечают на запросы пользователей. Наши устройства становятся неотъемлемой частью личной экосистемы: они слушают нас, предупреждают наши потребности, помогают по мере необходимости, даже если их не просят об этом.
Неравенство как системный вызов
Четвертая промышленная революция в равной мере создает как колоссальные преимущества, так и колоссальные проблемы. Особую озабоченность в обществе вызывает усугубляющееся неравенство. Проблемы, возникающие в результате растущего неравенства, трудно определить количественно. Поскольку подавляющее большинство из нас являются и потребителями, и производителями, то инновация и прорыв одновременно как положительно, так и отрицательно влияют на наши жизненные стандарты и благосостояние.
По всей вероятности, максимальные преимущества от их введения достаются потребителю. Благодаря четвертой промышленной революции появились новые продукты и услуги, которые практически бесплатно улучшают нашу жизнь как потребителей. Заказ такси, поиск рейса, приобретение товара, совершение платежа, прослушивание музыки, просмотр фильмов – все эти задачи теперь можно решать в удаленном режиме. Технологические преимущества для всех тех, кто потребляет, являются бесспорными. Интернет, смартфоны, тысячи приложений упрощают нашу жизнь и в целом делают ее более продуктивной. Такое простое устройство, как планшет, который мы используем для чтения, поиска данных и общения, обладает вычислительной мощностью, эквивалентной пяти тысячам настольных компьютеров, которыми мы пользовались три десятка лет назад, при этом стоимость хранения информации в настоящее время приближается к нулю (хранение 1 ГБ на сегодня стоит менее 0,03 долл. США в год по сравнению с 10 тыс. долл. США двадцать лет назад).
Четвертая промышленная революция создает проблемы в основном на стороне предложения, в мире труда и производства. За последние несколько лет подавляющее большинство развитых стран, а также быстро растущих мировых экономик, таких как Китай, испытали существенное процентное снижение доли труда в ВВП. Такое снижение по большей части произошло в результате падения относительной цены средств производства, что, в свою очередь, было вызвано развитием инноваций (что вынуждает компании заменять труд капиталом).
В результате главными выгодоприобретателями четвертой промышленной революции являются поставщики интеллектуального или физического капитала – изобретатели, инвесторы, акционеры, что объясняет растущий разрыв в благосостоянии между теми, кто живет результатами собственного труда, и теми, кто владеет капиталом. Это также объясняет разочарование многих работников, которые убеждены, что они никогда не смогут увеличить свой реальный доход, а их дети не будут жить лучше, чем они.
Растущее неравенство и обеспокоенность существующей несправедливостью представляют собой значительную проблему, которой мы посвящаем раздел в третьей главе. Концентрация преимуществ и ценностей в руках небольшого процента людей также усугубляется так называемым эффектом платформы, при котором организации, основанные на цифровых технологиях, создают сети, соединяющие продавцов и покупателей широкого ассортимента продукции и услуг, повышая таким образом доходы за счет эффекта масштаба.
Эффект платформы приводит к концентрации нескольких мощных платформ, доминирующих на своих рынках. Преимущества этого очевидны, особенно для потребителей: более высокая потребительская ценность, больше удобств и низкая себестоимость. Однако в данной ситуации возникают определенные социальные риски. Для предотвращения концентрации ценностей и власти в руках ограниченного числа лиц необходимо найти способ сбалансировать преимущества и риски цифровых платформ (включая промышленные платформы) за счет обеспечения открытости и возможностей для коллективной инновации.
Эти фундаментальные изменения, затрагивающие экономические, социальные и политические системы, трудно отыграть назад, даже если каким-либо образом попробовать повернуть вспять сам процесс глобализации. Перед отраслями и компаниями теперь стоит вопрос не о том, произойдет ли дизруптивный прорыв в сфере их интересов, а о том, когда произойдет этот подрыв, какую форму он примет и как это отразится на отрасли или организации.
Реальность дизруптивного прорыва и неизбежность его воздействия на нас не означает, что мы беспомощны перед ним. Мы должны обеспечить создание системы общих ценностей для политического выбора и проведения изменений, которые превратят четвертую промышленную революцию в новые возможности для всех членов общества.
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Четвертая промышленная революция (Клаус Шваб, 2016) предоставлен нашим книжным партнёром -
