Ильин о религии. О религиозной цельности (Иван Ильин). Социально-политическая философия и будущее России
Предстоящий измеряет себя именно тем, чему он предстоит. Именно это следует иметь в виду, читая Евангельские слова. «Будьте совершенны как совершен Отец ваш Небесный» (Матф. 5.48). Предстоящий Богу измеряет и оценивает себя лучами Божественности. Предстоящий совершенству судит себя высшим, доступным человеку критерием. Предстояние подъемлет сначала взор человека, потом сердце его и волю его; оно вызывает в нем новые мысли, новое понимание себя, других людей и всей вселенной. Строение его души, доселе бывшее как бы одноэтажным домиком, надстраивается и возвышается. Его око начинает видеть новые «пространства», усваивает их и приобщает их к своей жизни. Или можно сказать: душа его переживает некое священное окрыление. Сердце его воспринимает новые, горние лучи и научается радоваться им, ожидать их и трепетать от этого ожидания. Воля его научается выходить из всего чисто личного, мелкого и пошлого, и сосредоточивается на лучшем, на объективно-лучшем, на совершенном; она научается представлять себе это лучшее не только «вверху», но и «впереди»; она находит в нем жизненное задание для своего будущего. Так пробуждается и крепнет в человеке живая совесть. Не совесть, угрызающая за несовершение в прошлом добра или за совершение в прошлом зла, но совесть, как творческая энергия, энергия любви и воли, направленная вперед, в будущее, к предстоящим совершениям. Она же и дает человеку то высшее счастье на земле, которое выражается словами духовное достоинство и призвание.
Духовное достоинство состоит в том, что «предстоящий» человек утверждает свою жизнь приятием Божественного, любовью к Нему и верностью к Нему. Он приемлет Его лучи и эти лучи проникают в его душу до самого дна. Он проникается ими, как бы питается и животворится ими, и они сообщают ему свой огонь, свой свет и свое тепло. В них он находит свое бытие; так, что самое существо или естество его личности определяется и освящается ими. В глубине его души как бы строится храм, и в храме этом утверждается алтарь и престол с неугасающим светильником. И не в том смысле, чтобы этот храм, и престол, и светильник - были бы «доступны» ему, как извне приходящему «прихожанину», но в том смысле, что этот храм есть его собственная обитель, и престол этот есть его собственная святыня и светильник этот есть его собственное горение. Не только «в нем есть пламя», но он сам в полноте своего духовного бытия есть это пламя. И это пламя есть его Главное, от которого он не может отказаться, которым он дорожит превыше всего своего «прочего», и которому он не может изменить. И чувствуя это удостоверенно, он начинает постигать, что значит «чтить самого себя» (Пушкин!) и что такое есть чувство собственного достоинства.
Вот где скрывается последний и безусловный корень духовной ответственности, без которой человеку достойно жить на земле и невозможно создавать духовную культуру.
Человек как свободное и зрелое существо отвечает за свою жизнь, за ее содержание и за ее направление. Это духовно-естественно и неизбежно. Дух есть живая сила, энергия, которая чувствует себя выбирающей, решающей и действующей; и это самочувствие его не иллюзия и не обман. Тайна свободы, - или как обычно говорят «свобода воли», - состоит в том, что сила духа способна сосредоточиваться, укреплять себя, увеличивать свою силу и превозмогать свои внутренние затруднения и свои внешние препятствия. Дух человека «свободен» не в том смысле, что на него «ничто не влияет», или что он не несет никакого бремени «воздействий» и «причин»; но в том смысле, что ему дан дар самоусиления, самоосвобождения, который он должен принять и в пользовании которым он должен искуситься и укрепиться. Обычная воля человека есть не более, чем потребность, влечение, страсть или упрямство. Но духовная воля человека есть дар освобождать себя от всякого неприемлемого и отвергаемого воздействия, как внутреннего, так и внешнего. Человеческому духу присуще это живое чувство: «я мог в прошлом поступить иначе», и, соответственно, «я и в настоящем могу выбрать, решить и осуществить свое решение». Повторяю: это не иллюзия и не самообман, ибо эта мощь самоусиления своей мощи действительно присуща человеческому духу. Неискушенному - и не опытному может казаться, что он «не умеет», или «не знает, как начать»; что он «слаб» и «беспомощен». Но ему будет казаться это лишь до тех пор, пока он будет сохранять «душевную», а не «духовную» установку. Ибо душа человека может действительно «духовное не уметь» и чувствовать себя «духовно-слабой и беспомощной»; ей неизбежно пребывать «под давлением обстоятельств» и «влечений»; для нее естественно колебаться, откладывать, не дерзать, искать оправданий и ссылаться на «среду», которая ее «заедает». Но для духа все это неестественно, чуждо, странно и мертво. Дух есть живая энергия: ему свойственно не спрашивать о своем умении, а осуществлять его; не ссылаться на «давление» влечений и обстоятельств, а превозмогать их живым действием. Как сказал однажды Карлейль: «Начинай! Только этим ты сделаешь невозможное возможным».
Свобода духа состоит в том, что не его определяют «влечения» и «обстоятельства», а он определяет сам себя, то расценивая свои влечения и видоизменяя свои обстоятельства, то извлекая из себя решения и свершения, идущие наперекор всем обстоятельствам и влечениям. Свободы полной, тотальной, абсолютной нет и быть не может; и можно только радоваться тому, что человек лишен таких свойств и способностей. Ибо трудно себе даже представить, что за кошмарное создание представлял бы из себя человек, способный ежесекундно к проявлению какого-то метафизического произвола, обреченный на такие свойства, как невоспитываемость, непредусмотримость в решениях и поступках, невменяемость, хаотическая капризность и способность в любой момент провалиться в невиданную бездну зла. Общение с такими людьми исключало бы всякое доверие, всякое воспитание, всякий правопорядок и всякое участие в прекрасном космосе и в Царстве Божием. Можно только благодарить Бога за то, что такая свобода не дана человеку. На самом же деле свобода есть сила и искусство человека определять себя самого и свою жизнь к духовности согласно своему предстоянию, своему призванию и своей ответственности.
Вот откуда у человеческого духа эта бессознательная, но твёрдая уверенность: «я мог иначе, но не сделал того, что мог»; или: «я должен был совершить такой-то поступок и мог это сделать, но не сделал»; и соответственно: «многое в моем настоящем и будущем дается мне как готовое и неизменимое, но мой личный образ действий зависит от моего выбора и решения, а следовательно, от моего призвания и от моей ответственности». При таком самочувствии и понимании явление зовущей совести и явление укоряющей совести получают свой полный смысл и значение. Призывы совести бесконечно расширяют горизонт человеческих возможностей, утверждая в каждом из нас способность найти путь к совершенству и вступить на него, возвращаться на него после ошибок и падений и, всегда созерцать ту даль, в которой это совершенство нас ожидает. А укоры совести освещают нам те ошибки и падения, которых мы не сумели избежать; мало того, они как будто указуют нам, почему именно эти ошибки и падения состоялись, каких именно усилий наша свободная воля не совершила «тогда» для того, чтобы избежать уклонений и неудач, и какие именно усилия надо осуществить «теперь», чтобы укрепить себя для будущего. И практический смысл христианского покаяния и исповеди «на духу» состоит именно в том, чтобы оживить в душе человека чувство предстояния, энергию совести, веру в свое призвание, жажду духовной свободы и чувство ответственности... Отсюда уже ясно, какое великое значение имеет «священное недовольство» человеческого духа самим собою, а также трезвое, честное, искреннее самоосуждение, которым «заболевает» духовно выздоравливающая душа.
Введение
Глава I. Проблемы России и традиции культуры Русского Зарубежья 17
1.1. Место И.А.Ильина в философии культуры Русского зарубежья 17
1.2. Эмиграция как часть культурной традиции России 33
1.3. Ключевые проблемы культурологической концепции И.А.Ильина: православие, духовность, "сердечное созерцание" 53
1.4. Русская идея в творчестве Ильина 74
1.5. Феномен русской души по Ильину 86
Глава II. Нравственные проблемы русской культуры: религиозные и этические поиски И.А.Ильина 106
2.1. Идеи православия в книге "Аксиомы религиозного опыта" 106
2.2. Добро и зло как основные категории нравственной концепции И.А.Ильина (в полемике с Л.Н.Толстым) 120
2.3. Нравственно-философская концепция постижения смысла жизни 139
Глава III. И.А.Ильин о путях национального и государственного возрождения России 162
3.1. Национальное самоопределение русского народа 162
3.2. Философия права И.А. Ильина 177
3.3. Национальные традиции русской культуры в воспитании и образовании 188
Глава IV. Проблемы русского национального характера в эстетике и литературной критике И.А.Ильина 204
4.1. Принцип художественности как критерий в анализе литературного материала 204
4.2. Русская литература как способ постижения духа народа, "русской идеи". ("О тьме и просветлении. Книга художественной критики. Бунин - Ремизов - Шмелев") 215
Глава V. Современная культура и духовный кризис XX века 229
5.1. Духовная культура и мир межличностного общения 229
5.2. Вербальные и невербальные типы общения в философских концепциях XX в 243
5.3. Культура и духовный кризис XX века 256
Заключение 268
Литература 275
Введение к работе
Актуальность исследования. В начале XXI в., насыщенного социальными, экономическими, политическими и вытекающими из них кризисными явлениями в духовной сфере, отечественная философская мысль придает все большее значение разработке проблем культуры. В связи с этим закономерно обращение современных исследователей к творческому наследию представителей русской философско-культурологической мысли, изучению и осмыслению их понимания культуры и ее основных проблем. Среди русских религиозных философов И.А.Ильин (1883-1954) выделяется оригинальностью рассмотрения проблем философии культуры, ее теоретико-культурологической концептуализации.
Идеи концепции русской культуры, сформулированные им более полувека назад актуальны в наши дни. Они представляют как теоретический интерес, так и являются особо значимыми для человека в период духовного кризиса начала XXI в. Актуальность идей И.А. Ильина, его анализа сущности и свойств духовного кризиса XX в. состоит в том, что им не только увидены наиболее существенные признаки его проявления: безверие, девальвация традиционных духовно-нравственных ценностей; духовный разрыв с прошлым; дефицит порядочности, совести, чувства собственного достоинства; стирание критериев добра и зла, но и доказано, что пути выхода из кризиса находятся в культурологической плоскости в обращении к ценностным основаниям жизни человека в обществе.
Однако наряду с наиболее изученными аспектами философии И.А. Ильина, есть проблемы, которые исследователями почти никогда не поднимались, хотя представляются весьма важными для осмысления проблем русской культуры. В частности, это идеи философа о механизме влияния культуры на духовный мир личности, о путях выхода из духовного кризиса в сочетании с общей проблемой христианской культуры, духовной культуры русского народа, его религиозности.
Поставленные философом принципиальные вопросы обозначают основные проблемы формирования религиозного опыта и в XXI в. Они требуют детального анализа, поскольку без их осмысления никакие кардинальные реформы в России не имеют смысла, т.к. не способны оказать влияние на внутреннюю сущность народа, его души. Актуальность исследования религиозно-философской концепции русской культуры И.А.Ильина, обусловлена также тем, что интеграция России в мировое сообщество приводит к ориентации на западную культуру, к идеализации религиозного опыта Запада и призывам к формированию новой антропоцентрической религиозности, что противоречит русским культурным традициям и открывает дорогу различным нетрадиционным религиозным движениям. Таким образом, анализ концепции И.А.Ильина будет способствовать осознанию современных процессов, позволит определить пути противостояния кризисным явлениям, оценить роль духовных сил в развитии общества и необходимости целостного подхода к решению проблем культуры.
Степень научной разработанности проблемы.
Анализ концепции русской культуры И.А.Ильина и лежащих в ее основе тесно взаимосвязанных явлений, определяющих национальное и историческое своеобразие русской культуры, был бы не полным без ее сравнения с идеями других русских философов, например, Н.А. Бердяева, Н.Я. Данилевского, Л.П. Карсавина, И.В. Киреевского, Н.И. Костомарова, К.Н. Леонтьева, B.C. Соловьева, Т.П. Федотова, о. П.А. Флоренского, А.С. Хомякова.
Раскрытию основных направлений религиозно-философской концепции русской культуры Ильина способствовали исследования отечественных (B.C. Библер, Н.А. Белик, Ю.В. Бромлей, ПС. Гуревич, М.С. Каган Т.Ф. Кузнецова, А.Ф. Лосев, Ю.М. Лотман, Э.С. Маркарян, В.М. Межуев, Ю.М. Резник, А.А. Пелипенко, В.С.Степин, Э.В. Соколов, И.Г. Яковенко) и зарубежных мыслителей (М. Вебер, X. Ортега-и-Гассет, П.А. Сорокин, И. Хей зинга, О. Шпенглер, К. Ясперс), рассматривавших общефилософские проблемы культуры.
Существенное влияние на разработку темы оказали работы культурологов Ростовской школы - В.Е. Давидовича, Г.В. Драча, А.Н. Ерыгина, Ю.А. Жданова, Т.П. Матяш, Е.Е. Несмеянова, Е.Я. Режабека, связанные с решением проблем естественнонаучной, философской теологической антропологии, экзистенционального существования человека, его духовности.
Немаловажное значение имеют труды, в которых определяется проблематика, содержание и отличительные особенности русской религиозной философии (Н.О. Лосский, В.В. Зеньковский, Н.П.Полторацкий), (П.П. Гай-денко, А.А.Галактионов, А.В. Гулыга, И.И. Евлампиев, А.А. Ермичев, А.Ф. Замалеев, А.А.Корольков, М.А.Маслин, Т.П. Матяш, Н.Ф.Никандров, С.А.Нижников, Л.И.Новикова, В.Ш. Сабиров, И.Н.Сиземская, С.С. Хору-жий). В изучении проблем русской культуры необходимо выделить работы современных отечественных исследователей, на различных исторических этапах анализировавших самобытность, специфику и доминирующие особенности развития русской культуры (Д.К.Зеленин, В.К.Кантор, И.В.Кондаков, Е.Н.Некрасова, А.М.Панченко, А.В.Юдин, А.Л.Юрганов).
Идеи И.А.Ильина нашли отражение в книгах главным образом представителей русского зарубежья. В советское время в России сочинения И.А.Ильина не исследовались, как и труды других эмигрантских авторов. Он был мало известен на Родине и только в 1993 г. началась публикация его работ с комментариями. Издание затем расширилось до 30 томов, включая малоизученный Берлинский период творчества Ильина (Издательство "Русская книга").
В 2001 г. появляется Интернет-проект "Иван Ильин" (www.iliin.ru.)., в дальнейшем - форум "Наследие Ивана Ильина и современность" (редакционный совет: А.А. Корольков, В.Б. Исаков, Ю.Т. Лисица, Д.Б. Цыганков, Филипп Т. Грир (США), А.Е.Климов (США). Кроме лучшей работы об Иль Ильине Н.П.Полторацкого ("Иван Александрович Ильин: Жизнь, труды, мировоззрение"), необходимо отметить исследования И.И. Евлампиева, Ю.Т. Лисицы, А.А. Королькова, М.А.Маслина. В них раскрываются и анализируются различные направления творческого наследия философа. И.И.Евлампиев подробно анализирует внутренние связи философской концепции Ильина с философией Гегеля, а также Хайдеггера, Ницше, Фихте, Штирнера. В комментариях Ю.Т.Лисицы представлена не только общая характеристика творчества Ильина, но и собственная позиция, отличающаяся от подхода И.И.Евлампиева в исследовании религиозной, нравственной философии Ильина, а также эстетической концепции философа. В работах А.А. Королькова наиболее четко обозначен стиль и способ философствования Ильина, особенности его миросозерцания ("духовная философия"). Наиболее полно философия И.А.Ильина систематизирована в работах М.А.Маслина, отражающих специфику и назначение философского знания, философию религии, этику, эстетику, антропологию и социальную философию. Формат перечисленных изданий, объем и краткость изложения, определяет направления для дальнейшего изучения философии Ильина.
Особое значение для раскрытия проблемы имеют публикации об И.А.Ильине В.И. Белова, В.Х.Болоткова, Н.К. Гаврюшина, В.И. Кураєва, Ю. Линника, Б.Н. Любимова, И.Н.Смирнова, А.Г. Спиркина, Ю.С. Сохря-кова, Д.Б. Цыганкова, а также работы зарубежных философов В.Офферманса, X. Дамма, К.Шлегеля, М. Тамке, Ф. Грира.
Следует отметить отчасти тенденциозные оценки творчества И.А.Ильина, связанные с его участием в политической жизни, а также обращение исследователей не столько к концептуальной стороне его учения, сколько к его конкретным взглядам на актуальные общественные проблемы. И.А. Ильин упоминается по различным поводам: как представитель коммунистического движения (А.И. Подберезкин), в связи с идейной принадлежностью к национал-фашистским течениям (О.Д. Волкогонова); а также в связи с феноменом морализаторства (О.С. Соина), он даже причис ляется к течению "персоналистского солидаризма" (В.А. Сендеров), а порой его называют "автохтонным троянским конем" (Г.Б. Гавриш).
Анализ исследований, посвященных творчеству этого философа, показал, что в них рассматриваются отдельные направления философии И.А.Ильина. Необходимо отметить особый интерес исследователей к проблемам государственности, политической и социальной философии И.А.Ильина: проблема государственного и политического устройства России (Гусев В.А., Зернов И.Н., Золина М.Б., Ильин А.Ю., Меняйло Л.Н., Постников К.Р., Реньш М.А., Шаронов Д.И., Фомин А.А.), проблема сопротивления злу силой (Демидова Е.В., Крылова Н.В., Лукьянов Е. Сысуев А.Д., Цвык В.А.), особенности социальной философии И.А.Ильина (Булгак И.Б., Ковалевская М.Г., Цыганков Д.Б.). Является очевидным, что в последние годы работы, выполненные в области социально-политической сферы, были приоритетными в исследовании философии Ильина, чего нельзя сказать о философии культуры. Явно недостаточно работ, в которых предметом изучения выступали бы основные направления его философии культуры, за исключением работы А.Г.Лаврова, рассматривавшего специфику подхода мыслителя к философии культуры (1997), а также работы Д.П.Ерисова, в которой частично затрагивается данная проблема в исследовании религиозной философии И.А.Ильина (1997). Отчасти это объясняется обусловленностью временным периодом, когда только обозначилась потребность в более детальном рассмотрении действительно малоизученного направления философского наследия Ильина - его философии культуры. Поэтому и задачи исследователями ставились соответствующие: показать значение философии культуры И.А.Ильина, ввести в научный оборот ряд философско-культурологических работ, ранее не исследованных и т.д. Несмотря на то, что обозначенные работы внесли определенный вклад в исследование философии культуры И.А.Ильина, представляется необходимым рассмотреть религиозно-философскую концепцию русской культуры Ильина на основе системного подхода, предполагающего комплексный анализ всех ее направлений и основных концептов с учетом современных социокультурных реалий.
Целью исследования является системный анализ религиозно-философской концепции русской культуры И.А. Ильина, включая различные ее аспекты.
Достижение указной цели предполагает решение следующих задач:
Определить своеобразие культурологической концепции философа;
Проследить эволюцию его представления об отечественной культуре с точки зрения системного подхода;
Показать, какое значение имеет "русская идея" И.А.Ильина для современной России;
Проанализировать особенность религиозных взглядов Ильина (в контексте проблематики духовного кризиса);
Рассмотреть основные положения теории сопротивления злу силой;
Изучить нравственную концепцию И.А.Ильина постижения смысла жизни;
Дать анализ правовых и государствоведческих идей И.А.Ильина в контексте проблем культуры России;
Соотнести основные идеи педагогической системы И.А.Ильина с современным целеполаганием в образовательной системе России;
Проанализировать базисные основания литературной критики И.А.Ильина, их связь с православной ориентацией философа;
Определить пути преодоления духовного кризиса на современном этапе на основе религиозно-философской концепции русской культуры И.А. Ильина.
Объектом исследования является анализ философии культуры И.А.Ильина
Предмет исследования - религиозно-философская концепция русской культуры И.А.Ильина Теоретико-методологическая основа исследования.
Методологическую основу работы составили культурологические, философские и исторические концепции русской культуры, через призму которых диссертант рассматривал теоретические положения концепции И.А. Ильина как части духовной культуры России.
В основе исследования лежат основополагающие принципы познания и осмысления общественных явлений: системности, комплексности, единства исторического и логического. В работе использован сравнительный метод, а также системный анализ, методы аналогии, реконструирующие философские взгляды мыслителей на основе анализа их текстов, и др. Реализуется междисциплинарный подход, ориентирующий на изучение культуры как многомерного явления, позволяющий наиболее полно и всесторонне рассмотреть ее феномены (Воронкова Л.П., Маркарян Э.С., Каган М.С., Резник Ю.М., Пелипенко А.А., Яковенко И.Г.).
Методологической базой диссертационного исследования являются произведения русских философов Н.А.Бердяева, В.В.Зеньковского, Л.П.Карсавина, Н.О.Лосского, Н.С.Трубецкого, С.Л.Франка, Г.В.Флоровского О.П.Флоренского. Эти работы, а также положения и выводы современных российских авторов М.А. Маслина, В.И. Кураєва, А.Ф. За-малеева, А.А. Ермичева, Г.Я. Тарле, Е.П. Челышева, Р.М.Шаховского использовались для формирования целостного подхода к изучению феномена русского послеоктябрьского зарубежья и определения роли и места в нем И.А. Ильина.
Основная гипотеза исследования. Теоретико-познавательной гипотезой, которая должна быть доказана является утверждение, что концепция русской культуры И.А.Ильина представляет собой целостное, системное исследование основополагающих проблем культуры России, способствующее определению путей выхода из духовного кризиса.
Научная новизна исследования выражается в следующих положениях:
Выявлены ключевые положения религиозно-философской концепции русской культуры И.А.Ильина, а также ее характерные особенности;
Определены центральные проблемы культурологической концепции И.А.Ильина и ее основные константы ("вера", "сердечное созерцание");
Установлено, что сформулированные И.А.Ильиным положения "русской идеи" Ильина могут выступить одним из вариантов общенациональной идеи для современной России;
Показано, что, согласно концепции Ильина, православие является первоосновой русской культуры, без которой она теряет свой смысл;
Сделан вывод о том, что обоснованные И.А.Ильиным представления о насилии и ненасилии как мере ответственности человека за преображение жизни на гуманных принципах актуальны для человечества XXI в.;
Установлено, что концепция смысла жизни философа представляет собой трехуровневую систему, отражающую сложность его постижения (искусство жизни, сердечное созерцание, духовная очевидность);
Обосновано, что теоретические идеи мыслителя о государственном устройстве России и формировании правосознания, будучи прогностическими по сути, востребованы временем;
Показано, что основные идеи религиозно-философской концепции И.А.Ильина актуальны для современной системы образования в России;
Установлено, что в основе литературной критики И.А.Ильина лежит критерий православного восприятия метода и духовного состава произведения;
Определены пути выхода из духовного кризиса, обусловленные концепцией культуры И.А. Ильина;
На защиту выносятся следующие положения:
1. Концепция русской культуры Ильина органична (в анализе различных пластов мира культуры на первом месте стоит идея созидающей культуры, которая служит объединительным началом всех частей концепции), актуальна (поскольку определяет пути развития русской культуры, основываясь на духовном опыте личности и народа в иерархии смыслов человеческого существования), открыта (лишена элитарности, доступна, т.к. описывает человека во всех сферах его повседневного существования и жизненного пространства). Она включает анализ своеобразия русского религиозного опыта, нравственно-этических основ общества и человека и проблем художественной культуры, или "творческой идеи России", правового государства в России, образования и воспитания.
2. Ключевыми в религиозно-нравственной концепции И.А.Ильина являются понятия "христианская культура", "дух" и "духовность", "предметность", "сердечное созерцание", составляющие ее концептуальную основу и дополняющие друг друга, служащие методологической базой и характеризующие нравственную направленность концепции, они позволяют рассмотреть динамику развития духовного и национального возрождения культуры России.
3. В концепции И.А.Ильина понятие "культура" носит религиозно-нравственный характер и отождествляется с православной христианской культурой, которая в сочетании с уникальным русским духовным опытом является основополагающей в развитии российского общества. Особое место занимает проблема осознания культуры на основе "сердечного созерцания" и чувственного осмысления мира. Установленные им особенности русской культуры (русского православия, духовности, правосознания, а также национального характера) позволяют глубже раскрыть духовный потенциал России.
4. Концепция И.А.Ильина способствует более полному анализу русской культуры, раскрытию ее базисных основ, скрывающихся за вербальной и символической оболочкой. Согласно И.А.Ильину, развитие русской культуры определяется своеобразием ее истории, веры, национального характера, при доминирующей роли уникальность духовного опыта. Базирующаяся на его уникальности и своеобразии, культурологическая концепция философа не только актуализирует хронологию русской истории в контексте духовной культуры, но и акцентирует внимание на таких ее особенностях, как религиозный опыт, правосознание, общение, образование и воспитание.
5. И.А.Ильин, рассматривая в неразрывном единстве и реальном взаимодействии материальные (территория, климат, земля) и духовные предпосылки (вера, русская душа, национальный характер) формулирует свой вариант русской идеи, вносит оригинальные оценки и постулирует ряд направлений ее развития. Русская идея в его трактовке позволяет наиболее четко проследить связь между национальным особенным и всеобщим в жизни русского народа на фоне формирования традиций русской культуры, прежде всего ее нравственных, религиозных основ. Подход Ильина может стать одним из вариантов определения идеологической основы в процессе возрождения национального самосознания в России, т.к. смыслообразую-щим центром его философских построений являются идеи культуры.
6. Анализ нравственных проблем русской культуры и ее кризисных проявлений, сочетающий в себе детальное изучение основ духовного состояния человека, его субъективных переживаний, принятый И.А.Ильиным, убедительно доказывает, что обращение к духовности, придающей человеческой культуре высшую ценность служит непременным условием построения будущего России. Рассматривая духовность внутреннего мира и способы жизнедеятельности личности, а также вечные основы духовного бытия, И.А.Ильин показывает их необходимость в реальной жизни. В его концепции они конкретизируются в определенных формах духовной жизни (любовь, совесть, родина, нация), питаемых верой, идущей от сердца и разумом; духовной любовью, на основе которой постигаются и осмысливают-ся нравственные ценности "совестного акта", высшего предназначения семьи, понятий "родина" и "нация".
7. В концепции правового государства И.А.Ильина органично сочетаются понятия государственности и правосознания. В постановке проблемы природы государственного устройства и сущности правосознания философ обозначает в качестве основных условий гарантии личной свободы человека и его духовной автономии. Он полагает, что государственная форма не является реализацией чисто юридической конструкции, она не учреждается всеобщим сознательно-волевым решением, а вырастает в конкретном единстве "этноса и ландшафта" с иррационально-исторически становящимся правосознанием нации. Поэтому очертания государственной формы в текстах Ильина весьма конкретно привязаны к "земле и крови", а правосознание рассматривается на уровне предпочтений, связанных с национальным темпераментом и наследственно-историческим созерцанием идей власти, справедливости.
8. Педагогическая концепция И.А. Ильина опирается на начала православной духовности и базируется на принципах нравственной педагогики, предполагающих возрождение "религиозного самостояния" на основе "сердечного созерцания" и возрождения чувства собственного достоинства. Проблему образования он тесно связывал с духовной предметностью, которая придает жизни религиозный смысл и ведет к особому состоянию - исканию, ответственности, служению. Представляя образование как своеобразное просветление человека культурой, философ внес значительный вклад в современные теории воспитания.
9. Понимание смысла жизни представлено Ильиным в уникальном материале, содержащим основы "духовного строительства" человеком сво его индивидуального храма, его укорененности в чувственно-духовном опыте совестной интуиции и нравственно-этических правил. Выступая в качестве религиозного философа и духовного писателя, он демонстрирует особое мировидение и обосновывает необходимость сложной работы личности по преобразованию внутренних основ и внешних условий жизни, направленной на совершенствование и одухотворение.
10. И.А.Ильин, заложив основы объективной литературной критики и сформулировав критерии художественного творчества, обосновал закон человеческого существования - трехосновность всех сфер жизни творчества человека (словесный, образный, духовно-предметный состав), обозначив проблему художественности как поиск "духовного слова о духовных об- стояниях". Основные положения эстетической концепции Ильина, согласно которой корни подлинного искусства всегда имеют духовно-религиозный характер, находят подтверждение в анализе литературного творчества классиков века, объединяемых задачей исследования национального опыта. Считая, что православие является религиозным источником, а национальная культура смысловым наполнением "новой" русской идеи, философ соединяет эстетический анализ художественного творчества с анализом духовно-религиозным. Здесь трехосновность человеческого существования, обозначенная философом как непременное условие бытия человека на земле (культуры, религии, государства, общества), находит практическое применение в анализе художественного предмета каждого из писателей.
11. И.А. Ильин раньше других смог почувствовать глубинные тенденции, определяющие развитие кризиса культуры, утраты духовного в жизни людей. Рассматривая эволюцию русской культуры в контексте духовного кризиса человечества XX в., философ приходит к важным выводам, которые способствуют адекватному анализу современных социокультурных явлений с позиций противостояния разрушительным процессам, а также поиску путей преодоления кризиса культуры, осознанию роли духовных сил в развитии общества и необходимости целостного подхода к их решению.
Практическая значимость исследования. Содержащиеся в диссертации анализ с точки зрения системного подхода религиозно-философской концепции русской культуры И.А.Ильина позволяет целостно представить проблемы современной культуры России, включая направленность и особенности духовного кризиса.
Результаты диссертационного исследования могут служить основой для создания концептуально целостных курсов культурологии, философии, эстетики, спецкурсов в вузах и других учебных заведениях, поскольку комплексный анализ культурологической концепции И.А.Ильина в общем смысловом и идейном поле русской религиозной философии делает возможным формирование междисциплинарных программ.
Апробация результатов исследования. Различные его аспекты нашли отражение в монографии, статьях, а также выступлениях на научно-практических конференциях различного уровня (региональные, всероссийские, международные). Результаты исследования использовались в преподавании учебных курсов, прочитанных студентам Ростовского государственного педагогического университета (2002-2003). Диссертация обсуждалась на совместном заседании отдела социальных и гуманитарных наук Государственного научного учреждения "Северо - Кавказский научный центр высшей школы" и кафедры философии и культурологии Ростовского государственного педагогического университета.
Структура диссертации определяется логикой последовательного решения основных задач исследования и состоит из введения, пяти глав, 16 параграфов, заключения, списка литературы из 395 источников. Общий объем работы - 303 с.
Место И.А.Ильина в философии культуры Русского зарубежья
Современная социокультурная ситуация характеризуется поиском новых ценностей и обращением к философскому потенциалу прошлого. Несмотря на активное изучение и анализ русского культурно-философского наследия, творчество религиозного философа, духовного писателя, литературного критика, правоведа Ивана Александровича Ильина до сих пор не до конца оценено.
Его автобиографические и философские работы говорят о нем как разноплановом философе и разносторонней личности. Современники по-разному оценивали Ивана Александровича Ильина, его личностные качества и проявления характера, нравственную, политическую и гражданскую позиции. Так, князь А.Д. Оболенский считал, что "мысль Ильина не длиннее воробьиного носа". Ф.Степун называл публичные выступления Ильина "религиозным помешательством неверующей души" , а иногда неправомерно причисляли его к "западникам" . Однако образная характеристика личности философа, данная П.Б. Струве, опровергает приведенные выше высказывания: "И.А. Ильин есть интересное и крупное явление в истории русской образованности. Формально - юрист, он по существу философ, т.е. мыслитель, а по форме - изумительный оратор или ритор в хорошем античном смысле этого слова. ... Такого, как он, русская культура еще не производила. И он в ее историю войдет со своим лицом, особым и неподражаемым, со своим оригинальным дарованием, сильным и резким. Во всех смыслах" .
В современных исследованиях, рассматривающих творчество И.А.Ильина, выделяется несколько направлений: 1) обстоятельный и критический анализ философии Ильина с учетом наслоений, убеждений и заблуждений, преобладавших в ту историческую эпоху (Ю.Т. Лисица, И.И. Евлампиев, И.В. Кондаков, А.А.Корольков, М.А. Маслин, В.И. Кураев, Д.Б. Цыганков и др.); 2) слишком общая, декларативная оценка его творчества. На фоне превосходных степеней и гипертрофированных характеристик Ильин представляется вождем национального движения, а его идеи - базой возрождения давно забытых понятий ("великий" русский философ, творчество которого напоминает "титанов эпохи Возрождения", "глубочайший истолкователь сущности русской цивилизации", "провозвестник Русской идеи", "глашатай систематического проведения национального воспитания граждан" ; 3) признание авторитетом представителями современного русского национализма самых разных политических "окрасок" - от коричневой до белой". Так, по мнению О.Д. Волкогоновой, творчество И.Ильина "вписало новую страницу в теорию русского национализма". Ссылаясь на якобы излишнее "превознесение Ильиным своего народа", она приходит к неожиданному выводу о том, что национализм у Ильина "тот самый знакомый, противопоставляющий свою нацию другим, прощающий ей то, что ставится в вину другим народам, идеализирующий особенности и черты своей нации и т.д." .
Объединяет последние два направления одна особенность - из творческого наследия Ильина "выхватывается" какое-то одно положение, незначительное по своей сути и содержанию и рассматривается вне контекста общей направленности его философии, нещадно эксплуатируется в реализации собственных целей. В целом для такого подхода характерна обращенность не столько к концептуальной и методологической стороне философии Ильина, сколько к конкретным взглядам по актуальным общественно-политическим проблемам. Таким образом, публикации, в которых личность и научная позиция Ильина представлены фрагментарно, искаженно и недостаточно доказательно, вызывают необходимость еще раз обратиться к личности философа и охарактеризовать в общих чертах особенности его творчества. Начнем с того, что обоснование Ильиным предмета философии, а для него это наука, вырастающая из духовного опыта человека, где ни логические аргументы и теоретические обоснования не могут создать условий для понимания бытия и появления экзистенциального опыта, - до сих пор вызывает споры относительно оценки его философских взглядов. Как правило, во многих работах, начиная с В.В.Зеньковского, представляющего Ильина как "покорно следующего за Гегелем" , завершая статьями современных справочных изданий , его взгляды чаще всего характеризуются как гегельянство, обогащенное идеями новейшей немецкой философии. Эта мысль превалирует в большинстве других справочных изданий, где Ильин характеризуется, прежде всего, как представитель "русского неогегельянства" или как "русский религиозный философ-неогегельянец" .
Более подробную информацию можно найти в современном философском энциклопедическом словаре, где освещаются правоведческие аспекты научной деятельности Ильина, исследование им вопросов государственного управления и регулирования в тоталитарных системах. Но учение об очевидности (о формировании духовного опыта человека), соединяющее в себе вопросы гносеологии, этики, эстетики, религиозного опыта и являющееся для Ильина центральным, некоторыми авторами определялось как его "неогегельянский путь к очевидности" . Лишь сравнительно недавно анализ учения об очевидности довольно полно был представлен авторским коллективом под руководством М.А.Маслина .
Представляется, что многие важные направления деятельности философа в области возрождения духовной культуры России не нашли должного отражения в Новейшем философском словаре. Сказанное мало относится к философу, правоведу, литературному критику, публицисту И.А. Ильину, работы которого отличает образное, глубокое изложение, актуальность, не 20 смотря на время их написания, а также к ряду высказываний, сделанных в различное время в его адрес .
Приведем лишь некоторые из этих важных суждений: "один из самых цельных русских мыслителей" (А.А. Корольков), "православный христианин, религиозно одаренный и, главное, церковный человек" (Ю.Т. Лисица), "философ волевой идеи" (В.И. Кураев). Н.Н. Полторацкий - автор глубоких работ об Ильине - подчеркивал, что он занимает особое место в плеяде русских мыслителей, создававших современную русскую религиозную философию . Ильина он относил к категории людей по-настоящему избранных, учителей, духовно-идейных и цельных. Полторацкий был прав, подчеркивая, что Ильин не вписывается в характерную для русской философии XX века традицию парности: учитель-ученик и преемственности, присушую научной школе (Н. Бердяев и Л. Шестов; П. Струве и С. Франк и др.). По справедливому наблюдению Б.Н. Любимова, на этом фоне фигура И.А.Ильина стоит одиноко . Однако факт издания основных трудов Ильина вначале за рубежом, затем в России свидетельствует о наступлении того времени, когда становятся очевидными их достоинства, а также то, что у Ильина есть чему поучиться и нынешним поколениям и будущим.
Идеи православия в книге "Аксиомы религиозного опыта"
Одним из основополагающих направлений исследований И.А.Ильина является философия религии. Его научные труды в этой области отличают неординарность, самобытность, глубокое осмысление и развитие идей православия. Какую бы тему он не раскрывал, в его общем подходе к проблеме всегда прямо или косвенно проявлялась религиозная и философская перспектива ("Путь духовного обновления", "Путь к очевидности", "Поющее сердце. Книга тихих созерцаний", "О сопротивлении злу силою" и др.).
"Вера", "верование" - эти понятия философ подчеркнуто разводил, отмечая, что сам русский язык придает идее "веры" два различных значения: одно связывает веру с потребностью верить, а другое - с потребностью веровать. Верят все люди, но по-разному: сознательно или бессознательно, злобно или добродушно, сильно или слабо. Можно верить в астрологические прогнозы, сны, гадания, в науку. Верят и безбожники все без исключения. "Только они верят не в Бога, как источник всякого духовного совершенства, а в земные "богопокинутые... обстояния...". "Веруют же далеко не все: ибо верование предполагает в человеке прилепиться душою (сердцем и волею и делами) к тому, что действительно заслуживает веры, что дается людям в духовном опыте, что открывает им некий путь к "спасению" (по слову Феофана Затворника)" .
Обосновывая причины появления религиозности, Ильин выделяет несколько видов мотивов. По его мнению, один верует, потому, что чего-то хочет и пока хочет; другой - потому что о чем-то думает и что-то понимает; третий - испытывает настоятельную необходимость преодолеть страх между смертью и жизнью; четвертый - потому что сверхчувственно воспринимает мир и в свете этого решает свои задачи; пятый - потому что вера расширяет узкие и жесткие рамки его как личности; шестой - потому что вера, наоборот, скрепляет и замыкает его личностный строй. Размышляя о том, что вера может разъединять людей, верование - объединять, философ в итоге дает свое понятие, в котором "вера", во-первых, является целостным жизненным опытом, во-вторых, выступает в качестве некого миросозерцания и что самое важное - как система действий .
Вывод, сделанный Ильиным закономерен т.к. является очевидным, что вера позволяет указать человеку его путь, определить его отношение к самому себе, к людям, к природе и ко всему главному в жизни. Ведь большинству из нас совсем не безразлично верит ли человек в пошлое, уродливое и разъединяющее или он верует в духовно-значительное и соединяющее. Потому верить по Ильину гораздо больше, чем признавать за истину. Такая постановка проблемы - понимания и обретения веры в контексте русской культуры имеет большое значение для рассмотрения ее основных констант.
В связи с этим представляется важными, рассматриваемые Ильиным, вечные вопросы веры, ее основы и пути формирования, а также проявления иррационального, сердечно-эмоционального верования в русской религиозной традиции. Почти во всех сочинениях - небольших статьях, эссе или объемных трудах - он обращается к проблемам души, религии, духовности, используя любую возможность показать их место и особое значение в жизни человека, достаточно убедительно пишет о религиозном кризисе. Называя его кризисом безбожия, философ отмечает, что этот кризис процесс характеризуется воинствующим безверием и подъемом безбожия. Это в полной мере можно отнести к нашему времени, когда утрачивается понимание сути духовной культуры и преобладают лжеценности, истинно важное подменяется развлекательными направлениями индустрии массовой культуры; когда естественная религиозность человека отторгается от истинных духов-ных источников. Характеризуя общую картину современности, о. П.Флоренский пишет: "Люди являются христианами по имени, в лучшем случае по своим убеждениям и своим делам, а на самом деле, как будто лишены мощи, которую дает вера" .
Ильин объясняет религиозную "немощь" человека, рассматривая непосредственные причины религиозного кризиса, подготовленного средневековой эволюцией ума и воли и разразившегося в XVIII - XIX вв. Одной из причин кризиса он называет торжество рассудка над вдохновением, внешнего опыта над внутренним. Вторая причина кроется в том, что человечество расшатало духовные основы своего бытия, заглушило в себе рели-готворящую силу духа - сердечное созерцание, а вследствие этого отмирает сердце культуры, жизнь становится бесцельной, люди становятся "слабыми в добре" и "сильными во зле". Третья причина кризиса религиозности заключается в его масштабах и непосредственно в учении о христианстве.
Описывая последствия кризиса, Ильин определял содержательную сторону задачи, разрешением которой будет занята Россия в будущем: разделение в культуре церковного и религиозного, внесение религиозно-православного духа в новую национально-светскую культуру и национально-светскую цивилизацию. Это отличие церковного от религиозного и церковного от национальной России, по мнению философа, осознавалось на протяжении двух веков после Петра, т.к. церковь и религиозность не одно и то же. Рассматривая пути выхода из религиозного кризиса, философ соединяет их направленность с общей проблемой христианской культуры, духовной культуры русского народа, его религиозности, поскольку она - живая первооснова истинной культуры, так как несет человеку дары, без которых последняя теряет свой смысл и становится просто неосуществимой (чувства пред стояния, задания, призванности и ответственности).
Национальное самоопределение русского народа
Философское осмысление проблемы национального самоопределения русского народа в работах Ильина сконцентрировано на определении национального особенного и всеобщего в тесной связи с историческими особенностями культуры России. Предметом его исследований было определение этнографической, исторической основы национальной культуры, особенностей национального мышления, психологического уклада русского народа, национального самосознания. Анализируя эту проблему, целесообразно обратить внимание на два важных взаимообуславливаю щих момента в концепции Ильина: первый связан со сложностями и историческими особенностями создания государства Российского, второй - с формированием на этом фоне национального самосознания русского народа, его национального характера.
Исходя из мысли из гегелевской мысли о том, что национальная культура не может находиться на высоком уровне, если она не создала самостоятельной религиозно-метафизической картины мира, Ильин утверждает о том, что духовный опыт и философическое созерцание составляет сущность национальной жизни. Сравнивая логику развития общечеловеческой сущности и призвания народа, он формулирует главный принцип его культурного и исторического развития. В его у выводах прослеживается важный тезис, сопоставляющий конкретного человека, представляющего собой индивидуальность, и народа, также выражающего собой неповторимость, проявляющуюся в национально-характерных формах.
Будучи убежденным сторонником целостности России, И.А.Ильин делает акцент на развитии духовных и нравственных начал государственности, единства ценностей русского народа: близости к Богу, вере в духовную силу народа, созданную им культуру. Он не раз подчеркивал, что Россия - единый живой организм: географический, стратегический, религиозный, языковый, культурный, правовой, государственный, хозяйственный и антропологический, и его расчленение может привести ко всеобщему распаду и разорению.
Многие исследователи, независимо от отношения к философскому наследию И.А.Ильина, были вынуждены признать его провидческую способность в отношении будущего национального устройства России (А.А.Корольков, Ю.И.Сохряков, В.И.Кураев, Ф.Грир). Предостережения Ильина оказались пророческими. В своих статьях он предупреждал о трудностях, которые встанут перед Россией в национальной сфере, об опасности превращения бывшего СССР в "Балканы". За много лет до случившегося философ предвидел, что условия жизни в образовавшихся в результате сепаратистских движений новых государствах будут не лучше, а хуже, чем в "имперской России", многие из них станут сателлитами иностранных держав, в результате через несколько лет их будет ждать иноземное рабство вместо всерусского объединения.
Предупреждения о разломе единого государства на осколочные на-ционализмы и возможное доминирование идеалов западной демократии относят Ильина к числу мыслителей, заранее предопределивших необходимость рассматривать нацию не только с точки зрения этноносителя, но и с позиций гражданского общества, несущего в его концепции духовные и нравственные начала государственности. Современность его идей подчеркивает также Ю.И. Сохряков, отмечавший, что рассуждения философа о федеративном политическом устройстве являются на протяжении нескольких лет актуальными для нынешней России. Нельзя не признать четкую определенность и востребованость размышлений Ильина, служащих отправным пунктом и теоретическим основанием для политических выводов в национально-государственном устройстве России, в определении понятия "национальные интересы" .
Один из зарубежных исследователей творчества И.А.Ильина писал, что возрождение интереса к нему в современной России началось именно с публикации работ по национальному вопросу: читатели были поражены совпадением прогнозов сорокалетней давности и реальных процессов в бывшем СССР . Хотя модель будущей российской государственности у Ильина носит иногда консервативно-утопический характер, особенно в части описания идеального типа правового государства (самодержавная монархия), в котором сильная власть гармонично уживалась бы с признанием свободы личности, социального и духовного творчества народа, некоторые ее положения представляют интерес, хотя бы потому, что сегодня на уровне государства обнаруживается негативное восприятие либеральных идей, демократических реформ. В последнее время, особенно во время выборов россияне демонстрируют приверженность идее сильного государства. В связи с этим позиция И.А.Ильина, предусматривающая конкретные пути экономических и политических преобразований России, непосредственно связанные с укреплением государства, представляет интерес.
Кратко проанализируем пути формирования и укрепления государственного устройства, предложенные Ильиным в рамках разработанной им культурологической концепции. Он полагал, что республиканская форма в России при нормальных обстоятельствах утвердиться не могла и появлялась только в период смуты и революций, а если и удерживалась какое-то время, то только в форме жесткой террористической диктатуры. Этим объясняется, с его точки зрения, тот образ жизни в России, который сложился, начиная с 1917 г. Убежденность в необходимости в России монархической формы правления русского образца, исходящего из православной веры, особенностей русского сознания и установок созерцающего сердца, стала стержнем культурологической концепции И.А.Ильина.
В связи с этим нельзя не отметить особое видение философом проблем духовных и нравственных начал государственности и путей построения духовно обновленной России. Вопросы, связанные с проблемами национального самоопределения, рассматриваются Ильиным в контексте традиций христианской культуры: истории, особенностей русского национального характера, правосознания, миросозерцания, в наибольшей степени определившими лицо России, ее исторический, духовный облик. Культурологический подход Ильина основывается на глубоком анализе развития исто-рии России, национального своеобразия русской культуры, особенностей формирования характера русского народа и его проявления в общей исторической судьбе, где особая роль отводится единству территориальных, климатических, геополитических факторов и условий. Именно это учитывается многими современными исследователями при определении теоретико-методологических основ социокультурных и государственных преобразований в России, их характера и тенденций .
Принцип художественности как критерий в анализе литературного материала
В своей работе "Основы художества. О совершенном в искусстве" Ильин изложил свою эстетическую концепцию, согласно которой истоки подлинного искусства всегда имеют духовно-религиозный характер. В рамках этой концепции им определяется критерий художественности и излагаются основы литературной критики, имеющие предметно-феноменологические корни.
Необходимо отметить, что русская литература и философия, отражающие тенденции развития русской культуры, эстетики, связывали понятия нравственности и художественности. В середине XIX - начале XX в., по мнению исследователей на передний план в русской культуре выступает критика, для которой литература была не только предметом литературной рефлексии, но и общественной, политической жизни. В.С.Соловьев характеризовал литературные реакции своего времени как "противоположные крайности", "искусство для искусства" .
Ильин называл это явление "грехами" русской литературной критики, когда художественное произведение измеряется "нехудожественными мерилами" (партийными, революционными, монархическими, либеральными, конфессиональными и др.), совершенно чуждыми искусству. С точки зрения Ильина, русская литературная критика конца XIX - начала XX в. находилась на уровне, который можно назвать историко-литературной справкой или формально-педантичным анализом, или дилетантским импрессионизмом, являющимся в литературном отношении вполне талантливым, но эстетически бесформенным и духовно слепым отражением содержания жизни. "Искусство имеет свое измерение, - пишет Ильин, обозначая собственную позицию художественного критика, - измерение духовной глубины и художественного строя" . Постановка и дальнейшая разработка Ильиным проблемы художественности в искусстве адекватно отражала общие тенденции и потребности русской культуры.
Одним из положительных моментов в противостоянии литературной критики и литературы было обозначение одного из спорных направлений в дискуссии представителей эстетической критики и реальной критики - определение художественности. "Художественность, художественная форма произведения искусства, родовые признаки искусства, - описывает И.В. Кондаков точку зрения реалистов, - все это трактовалась как необязательная "внешность" произведения, "прилагаемые" к нему дополнительные "красивости", совершенно случайные и посторонние содержанию" . Как бы отвечая на спорные вопросы, поставленные литераторами и критиками конца XIX в., Ильин, утверждая, что художественная критика не может демонстрировать восторг или негодование или пересказ "своими словами" того, что создал художник. Прежде всего, она является аналитическим разложением формы произведения.
И.А.Бунин, негативно отзывавшийся о критиках-эстетах, разбивающих и разделяющих жизнь с позиций литературы, также считал, что вообще мало кто способен понять и оценить такое явление, как художественность . Но наиболее остро этот вопрос ставил Ильин т.к. по его мнению, именно этот труднейший вопрос является решающим для всего искусства, но и для культуры. В рассмотрении обозначенной темы, полагал он, исследуется и развертывается не только проблема критерия, но и более глубокие и серьезные вещи - проблема основного состава искусства, его призвания, его цели и власти .
Он считал, что критика только тогда будет способна дать эстетически обоснованное и духовно-углубленное освещение творческого наследия художника, когда сможет выделить в художественном произведении четыре составляющих: акт, материю, образ и предмет. В полной мере их содержание раскрыто в эстетической концепции философа, которая требует пояснения. Так, Ю.Т.Лисица, анализируя различные философские течения, приходит к выводу, что эстетика Ильина имеет совсем иную, чем у других философов, природу. Рассматривая влияние догмата троичности, который осмысливался философами в терминах Добра, Истины и Красоты, а мир и человек понимались как ее отражение (Истина открывалась, Добро делалось, Красота творилась), Лисица проводит интересные параллели между смысловым содержанием эстетических концепций В.Соловьева (символико-модернистской) и концепцией Ильина (предметно-феноменологической), обозначает основные свойства концепции последнего: объективность и религиозность . Соглашаясь с его подходом, мы полагаем, что эстетическая концепция Ильина религиозна и максимально приближена к Богу в объяснении процесса творчества, духовного смысла и очевидности.
Мы же сосредоточим свое внимание на анализе таких понятий эстетической концепции Ильина как "художественность", "художественный акт", "художественный предмет", которые одновременно являются смысловыми опорами в художественном анализе произведения искусства. Обосновывая принципы художественности, он исходит из сформулированной им концепции духовной очевидности, и полагает, что любое явление и состояние наполнено духовным смыслом, содержит духовный предмет, постижение которых позволяет достичь "очевидности" в его раскрытии.
Перечисленные выше определения можно найти в работе Ильина "Религиозный смысл философии. Три речи. 1914 - 1923". В ней, называя философию "духовным деланием", определяя ее основные задачи и научный предмет, мыслитель как бы очерчивает смысловое и терминологическое поле "основ художественности" и "художественного предмета". В чем заключается обозначенная выше связь двух работ и их общая идейная за-данность? Прежде всего, в центральной точке - главной в обосновании различных по направленности, но общих по предназначению и смыслу, познавательной, творческой деятельности художника-творца и философа. В формулировании своих выводов он опирается на разработанную им концепцию духовной очевидности, синтезирующую рационалистические и феноменологические традиции, философию жизни.
Анализ двух работ с точки зрения определения их логического построения и обоснования центральных положений концепции духовной очевидности, показывает, что ее структурные составляющие служат базой для построения этической и эстетической концепций, выявления основ и принципов художественности. Перечислим смысловые параллели: "научная очевидность" в философии и "духовная очевидность" в эстетике и литературной критике; растворение субъекта в предмете и растворение предмета в субъекте. Орудием философского познания Ильин.называет "живое существо" самого философа, а эстетического предмета - духовный опыт художника. В формировании такого опыта важно наличие "живого центра духовных содержаний", такого же управляемого, как и центр эстетического предмета, имеющий центростремительные и центробежные пути, соединяющие душу художника со зрителем. Ильину во всем: в определении цели философии или критерия художественного совершенства - важно понять духовный смысл. Именно его должна искать философская мысль в содержании всякого явления - не знаковое его проявление (видимое, слышимое, телесное и т.д.), а духовное. И в отношении художественного предмета, для которого знаком служат эстетические образы (чувственные и нечувственные и т.д.), по его мнению, необходим поиск духовного содержания.
Иван Александрович (28.03.1883, Москва - 21.12.1954, Цолликон, близ Цюриха), рус. религ. философ, правовед, публицист, общественный деятель.
Жизненный путь
Подразделяется на 3 периода - московский, берлинский и цюрихский.
Москва (1883-1922)
И. род. в дворянской семье губернского секретаря, присяжного поверенного округа Московской судебной палаты А. И. Ильина и Е. Ю. Ильиной (урожд. Швейкерт). Дед И. участвовал в строительстве Большого Кремлевского дворца, впосл. был его смотрителем и комендантом. Крестным отца И. был имп. Александр II . По окончании в 1901 г. 1-й московской классической гимназии (с золотой медалью) И. поступил на юридический фак-т Московского ун-та, где сформировался его интерес к философии, в значительной степени под влиянием П. И. Новгородцева. На его занятиях, по воспоминаниям И., «закладывались основы духовного понимания жизни, общественности и политики» (Ильин И. А. Памяти П. И. Новгородцева // Собр. соч. Т. 9/10. С. 249). Кандидатские сочинения И. были посвящены идеальному гос-ву Платона и учению И. Канта о вещи в себе . Закончил в 1906 г. ун-т с дипломом 1-й степени, был оставлен на фак-те для подготовки к профессорскому званию по кафедре энциклопедии права и истории философии права. В том же году женился на Н. Н. Вокач (1882-1963).
События рус. революции 1905 г. нашли отклик в брошюрах И. «Свобода собраний и народное представительство», «Что такое политическая партия», «Из русской старины: Бунт Стеньки Разина» (под псевд. Н. Иванов; М., 1906; Собр. соч. Т. 9/10). В последней работе, написанной на основе книги Н. И. Костомарова, анализировалась иррациональная природа «бунта» как временного, бурного восстания, посредством к-рого нельзя переустроить гос-во. Беспорядочному «бунту» И. противопоставлял «революцию» как «планомерную и организованную борьбу за новые, справедливые законы», ведущую народ к участию в гос. власти (после публикации брошюры вышло постановление о ее конфискации, к-рое было вскоре отменено; в 1917 г. было осуществлено 2-е изд. работы). В эти же годы сделал переводы с немецкого брошюры Р. Штаммлера «Анархизм: Теория и критика», книги П. Эльцбахера «Анархизм» (совместно с Вокач, с ней же перевел работу Г. Зиммеля «О социальной дифференциации»). Вместе с тем И. впосл. категорически отрицал свою принадлежность к к.-л. политической партии.
В период, предшествовавший магистерским экзаменам (1906-1909), И. написал ряд работ, в которых ясно проявился его интерес к метафизическим и религ. вопросам: «Учение Фихте Старшего о самосознании», «Учение Шеллинга об Абсолютном», «Идея конкретного и абстрактного в теории познания Гегеля», «Идея общей воли у Ж.-Ж. Руссо», «Метафизические основы учения Аристотеля о Doulos Fysei» («рабстве от природы»), «Проблема метода в современной юриспруденции». Напечатал также ряд рецензий и критических отзывов о различных научных книгах в журналах «Критическое обозрение», «Московский еженедельник», в газ. «Русские ведомости». В мае 1909 г. И. сдал экзамены на степень магистра и после 2 пробных лекций («Идея личности в учении Штирнера» и «Вопрос о силе и праве как юридическая проблема») был утвержден в звании приват-доцента по кафедре энциклопедии права и истории философии права Московского ун-та. С осени того же года читал лекции по истории философии права и вел семинар по предмету «Общая методология юридических наук» на московских частных Высших женских курсах.
В 1910 г. И. начал читать лекции в Московском ун-те, напечатал первую крупную научную работу «Понятие права и силы: Опыт методологического анализа» (Собр. соч. Т. 4. С. 5-44). В конце года по ходатайству Новгородцева уехал вместе с женой в 2-годичную научную командировку за границу (Германия, Италия, Франция), занимался в ун-тах Гейдельберга, Фрайбурга, Гёттингена, Берлина, Парижа под руководством Г. Еллинека, Г. Риккерта , Э. Гуссерля , Л. Нельсона, Зиммеля, начал работу над магистерской диссертацией. В этот период в России вышли его первые философские сочинения: «Идея личности в учении Штирнера: Опыт по истории индивидуализма» (1911; Собр. соч. Доп. т.: Статьи. Лекции. С. 71-112), «Кризис идеи субъекта в наукоучении Фихте Старшего: Опыт систематического анализа» (1912; Собр. соч. Доп. т.: Философия Гегеля. Т. 2. С. 373-459), «Шлейермахер и его «Речи о религии»» (1912; Собр. соч. Т. 3. С. 5-14), «О возрождении гегелианства» (1912; Собр. соч. Доп. т.: Философия Гегеля. Т. 1. С. 387-395), «О любезности: Социально-психологический опыт» (1912; Собр. соч. Т. 6. Кн. 1. С. 5-49). Подготовил нем. перевод «Понятия права и силы» (с доп. коммент.; B., 1912).
По возвращении в Москву весной 1912 г. в течение 10 лет преподавал на юридическом фак-те Московского ун-та и в др. учебных заведениях Москвы: на юридическом и историко-филологическом фак-тах Высших женских курсов (1912-1913), учрежденных В. А. Полторацкой, в Московском коммерческом ин-те (1913-1920), в народном ун-те им. А. Л. Шанявского (1916-1918), в Высшем музыкально-педагогическом ин-те (1919-1922), на историко-филологическом фак-те Московского ун-та (1920), в Ритмическом ин-те (1920-1922), в Философском исследовательском ин-те (1921-1922) и др. Помимо преподавательской и переводческой деятельности в эти годы И. выступал с докладами в Московском психологическом об-ве (в 1921, после смерти Л. М. Лопатина , избран председателем об-ва). В 1917 г. избран председателем Об-ва младших преподавателей Московского ун-та, в 1921 г. выбран в члены правления Московского юридического общества. Мн. лекции и доклады И. были опубликованы: «Введение в философию права» (Вступление. Этика. М., 1912), «Введение в философию: Философия как духовное делание» (М., 1913), «Философия Фихте как религия совести» (М., 1914), «История древней философии» (М., 1916-1917), «О патриотизме» (М., 1918), «Религиозный смысл искренности» (М., 1921), «Основные задачи правоведения в России» (М., 1922). В 1915 г. опубликовал работу «Общее учение о праве и государстве» (Собр. соч. Т. 4. С. 45-148).
22 февр. 1914 г. И. выступил с докладом «Учение Гегеля о сущности спекулятивной мысли», положившем начало серии из 6 работ о Г. В. Ф. Гегеле : «Учение Гегеля о реальности и всеобщности мысли» (1914), «Проблема оправдания мира в философии Гегеля» (1916), «Логика Гегеля и ее религиозный смысл» (1916), «Учение Гегеля о свободе воли» (1917), «Учение Гегеля о морали и нравственности» (1917),- вошедших в магистерскую диссертацию «Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека» (М., 1918. Т. 1: Учение о Боге; Т. 2: Учение о человеке; Собр. соч. Доп. т.: Философия Гегеля. 2 т.); на защите диссертации (1918) оппонентами выступили Новгородцев и Е. Н. Трубецкой , И. были присуждены 2 степени - магистра и доктора гос. наук. Философия Гегеля, согласно И., проистекает из предметного созерцания и полноты духовного опыта. Именно в «борьбе за самостоятельный, подлинный опыт», «за истинное, предметное знание» заключается «высшая и основная задача истории философии» (Собр. соч. Доп. т.: Философия Гегеля. Т. 1. С. 9). Согласно И., предмет познания для Гегеля - объективное, живое, творческое Понятие, представляющее собой абсолютную реальность,- в своей конкретности есть «идея христианской любви, заимствованная из Евангелия и вплетенная в логическое мышление» (Там же. С. 406); для Гегеля это живое Понятие есть не что иное, как Бог, и его философия, т. о.,- «своеобразное созерцательное познание Бога, или спекулятивная теология» (Там же). В непонимании этого И. видел существенную ошибку К. Маркса , Ф. Энгельса и т. н. левых гегельянцев. И. истолковывал духовную эволюцию Гегеля как переход от изначальной концепции панлогизма к пантелеологизму. Бог в этом смысле для Гегеля идентичен диалектически развернутому духовному миру, а философию Гегеля И. определял как «акосмический пантеизм». По отзывам современников, книга И.- «самое значительное явление русского гегельянства», «некоторые части его книги, и прежде всего трактовка метода Гегеля, есть лучшие страницы русской, если не сказать мировой, литературы» о Гегеле (Чижевский Д. Гегель у славян // Там же. Т. 2. С. 469, 478; см. подборку отзывов и рецензий: Там же. С. 468-548).
На события начавшейся первой мировой войны И. откликнулся ст. «Основное нравственное противоречие войны» (1914; Собр. соч. Т. 5. С. 5-30; мн. идеи статьи впосл. были развиты им в кн. «О сопротивлении злу силою») и брошюрой «Духовный смысл войны» (1915, публичная лекция, прочитанная в 1914; Там же. Т. 9/10. С. 7-38). В этих работах И. выступил как философ-проповедник, с пророческим пафосом обличающий «величайшее нравственное и духовное разъединение» совр. общества (Духовный смысл войны // Там же. Т. 9/10. С. 7). По мысли И., «война есть не только потрясение, но духовное испытание и духовный суд» (Там же. С. 13), заставляющие человека пересмотреть весь свой жизненный путь, с максимальной глубиной сказать себе: «жить стоит только тем, за что стоит и умереть» (своего рода девиз И., впосл. ставший лейтмотивом мн. его работ). «Война учит нас всех...- писал И.,- жить так, чтобы смерть являлась не постылым и позорным окончанием озлобленного и хищного прозябания, но естественным увенчанием жизни, последним, самым напряженным творческим актом ее» (Там же. С. 15-16). Однако превратить смерть «в подлинный акт духовной жизни» возможно, только имея внутренним содержанием жизни не личное удовлетворение и благополучие, но нечто высшее, что стоило бы любить больше, чем себя, и за что можно было бы умереть. Таким высшим благом, становящимся в условиях войны высшей ценностью, является для И. «объективная духовная жизнь народа», или его «духовное достояние», т. е. вся совокупность человеческой культуры - наука, философия, религия, искусство, а также силы, которые создают эти богатства (прежде всего жизнь каждого отдельного человека и особенно жизнь национального гения); свобода жизни и созидания в экономическом, политическом, церковном, личном, групповом и национальном самоопределении (Там же. С. 24). При этом, согласно И., необходимо отличать первичность и значимость духовного достояния от «вторичных» благ «материальной культуры»: «Люди, пренебрегающие душой и не ведающие духа, предаются служению материальной культуре как якобы самостоятельной ценности и живут в слепоте к ее духовному значению… принимая элементарную материальную основу жизни за самое прекрасную жизнь» (Там же. С. 25).
Февральская революция 1917 г. и связанное с ней крушение гос. строя Российской империи были проанализированы И. в 5 брошюрах под общим названием «Задачи момента», опубликованных в издательствах «Народная свобода» и «Народное право» (М., 1917): «Партийная программа и максимализм», «О сроке созыва Учредительного собрания», «Порядок или беспорядок?», «Демагогия и провокация», «Почему «не надо продолжать войну»?»; осенью в газ. «Утро России» под псевдонимом «Юстус» вышла серия статей И.: «Куда идет революционная демократия?», «Отказ г. Керенского», «Чего ждать?», «Кошмар», «Кто они?» (последние 2 статьи написаны уже после Октябрьского переворота). В ст. «Корень зла» (дек. 1917) И. осмысливает процесс, переживаемый Россией, как «органическое крушение самодержавия и как разложение созданного им уклада духовной жизни», породившие «недуг государственного правосознания» вслед. отлучения подданного от власти и от гос. дела (Там же. С. 197, 199). Вместе с тем, говоря о юнкерах, павших в боях с большевиками в окт.- нояб. 1917 г., в ст. «Ушедшим победителям» И. выразил уверенность в исторической гибели большевиков (Там же. С. 193).
Осмысление революции продолжалось И. на протяжении всей жизни. Специально эта тема затрагивалась им в лекциях «О религиозном кризисе наших дней» (1922; Cобр. соч.: Кто мы? C. 147-175), «Мировые причины русской революции» (1928; Там же. C. 176-240), в заметках, собранных и опубликованных Н. П. Полторацким под названием «О революции» (1983; Там же. C. 93-147). Мн. рукописные заметки И. на эту тему были обобщены Полторацким в ст. «Записи И. А. Ильина о русской революции и большевизме» (1983; Там же. С. 396-433). Среди общих причин и источников революции И. придавал наибольшее значение причинам духовного порядка - ослаблению «духовной очевидности», религиозности, патриотизма и правосознания в душах совр. людей; применительно к революции в России - гос. слабости интеллигенции, «религиозной невоспитанности национального характера», культурной и хозяйственной отсталости, исторической неустроенности рус. крестьянства (Там же. С. 401-404). В лекции «О религиозном кризисе наших дней» И., говоря о том, что «духовная сопротивляемость современного человечества подорвана его религиозной беспочвенностью», вместе с тем высказывает убеждение в грядущем религ. (христианском) возрождении человечества, к-рое он видит на пути возрождения «нормального и, соответственно, идеального религиозного опыта». Вскрыть природу такого опыта И. считал важнейшей задачей совр. философии религии: «Это должно быть описательным учением о том состоянии души, в котором жили, творили и учили великие религиозные вожди человечества» (такую задачу И. впосл. осуществил в соч. «Аксиомы религиозного опыта»). Только восстановив в себе целостное, «до дна искреннее» отношение к Божеству,- в мысли, в воображении, в чувствовании, в воле и в делании,- можно будет, согласно И., «вновь подойти к постижению и усвоению утраченного нами религиозного опыта самого Христа» (Там же. С. 168, 171-172). В качестве примера глубочайшего правосл. истолкования «опыта Христа и Его учения» И. приводит учение прп. Макария Великого об обожении (θέωσις), т. е. о «созидании в самом себе подлинного сына Божия» (Там же. С. 165, 172). При этом И., отмечая, что только христ. Церковь «может открыть человечеству доступ к духовной цельности в христианском религиозном опыте», видит одну из задач Церкви в христианизации тех сил, под властью к-рых произошло отступление человечества от христианства; «эти силы - наука, государство, искусство, хозяйство - сами по себе не только не противорелигиозны, но при верном делании ведут к Богосозерцанию» (Там же. С. 175).
В 1918 - 1922 гг. И. неоднократно подвергался арестам, был дважды судим по обвинению в контрреволюционной деятельности (30 нояб., 28 дек. 1918, оба раза оправдан за недоказанностью обвинения). Последний раз был арестован 4 сент. 1922 г., обвинен в антисоветской деятельности, приговорен к пожизненной высылке за границу (см.: Документы ВЧК-ГПУ-НКВД // Собр. соч. Доп. т.: Дневник. Письма. Документы. С. 373-439). Через неск. дней вместе с женой отбыл в Германию в составе большой группы рус. ученых, философов и литераторов на пароходе «Обер-бургомистр Хакен» (т. н. философский пароход).
Берлин (1922-1938)
Обосновавшись в Берлине, И. активно включился в жизнь рус. эмиграции. Обращаясь к рус. профессорам-изгнанникам на торжественном вечере нем. Красного Креста и об-ва по изучению Вост. Европы 14 нояб. 1922 г., он отмечал, что Отечество - понятие не столько географическое или этнологическое, сколько духовное, к-рое он определяет как «целостность духовно-национальной культуры». Поэтому лишить такого Отечества человека духовного невозможно: «Где бы я ни был и что бы ни делал, мое Отечество всегда во мне как духовная сущность моей души, меня самого» (Собр. соч. Т. 9/10. С. 233-234). Тема духовного Отечества - одна из ключевых тем И. в период эмиграции.
И. был одним из основателей берлинского Рус. научного ин-та, состоял его профессором, в 1923-1924 гг. был деканом юридического фак-та. Прочитал 12 систематических лекционных курсов (на рус. и нем. языках), в т. ч. по энциклопедии права, истории этических учений, введению в философию и эстетику, истории греч. философии, учению о правосознании, философии Гегеля и др., а также отдельные курсы - «Религиозная идея восточного Православия», «О духовных причинах революции в России», «Современная русская изящная литература», «Сущность и судьбы коммунизма», «О формах государственного устройства», «Основы советского государства»; вел семинары и практические занятия, выступал с эпизодическими лекциями. В 1934 г. был уволен из ин-та за отказ преподавать в соответствии с новой национал-социалистической программой (включавшей в т. ч. антиевр. пропаганду среди студентов). В 1924 г. избран членом-корреспондентом Славянского ин-та (School of Slavonic Studies) при Лондонском ун-те. В 1926 г. прочитал доклад в Кенигсбергском ун-те «О правосознании и правопорядке в современной России», в целом по вопросам советоведения и россики в 1926-1938 гг. выступил ок. 200 раз в Германии, Латвии, Швейцарии, Бельгии, Чехии, Австрии (на рус., нем., франц. языках). Мн. тексты его выступлений были напечатаны в виде статей и брошюр. Среди последних - «Коммунизм или частная собственность?: Постановка проблемы» (1929), «Против безбожия» (1931, в 3 ч.: «Преследование христиан в советском государстве», «Смысл безбожия» и «Союз безбожников», впосл. была переведена с нем. языка на французский и издана в Швейцарии под названием «Борьба советской власти против религии»), «Яд, Дух и сущность большевизма» (1932).
В 1925 г. вышли в свет книги И. «Религиозный смысл философии» и «О сопротивлении злу силою». И. был членом редакции газ. «Возрождение», издаваемой П. Б. Струве , активно печатался в газетах «Россия и славянство» и «Русский инвалид» (Париж), «Новое время» (Белград), «Слово» (Нью-Йорк), «Православная Русь» (Джорданвилл), в журналах «Русская мысль» (Париж), «Перезвоны» (Рига), «Новый путь» (Женева), «День русского ребенка» (Сан-Франциско). В 1927 г., после ухода Струве из «Возрождения», И. оставил редакцию и основал ж. «Русский колокол» (с подзаголовком «Журнал волевой идеи»), к-рый издавал и редактировал до 1930 г. (всего вышло 9 номеров). В одном из писем того времени И. отмечал: «Я поставил перед собой задачу - служить России и только России. Не лицам, не кружкам и не партиям. Печатать о том, что всего нужнее России - и сейчас, сию минуту (для боевой борьбы), и на сто лет вперед (обновленный лик России)» (письмо к Н. Н. Крамарж от 22.04.1928 // Собр. соч. Доп. т.: Дневник. Письма. Документы. С. 264). «Русский колокол», по отзывам современников, представлял собой программу духовно-нравственного, политического, экономического возрождения грядущей России. В обращении к читателям 1-го номера И. выразил веру в то, что «Россия восстановится на путях религиозного очищения и самобытного творчества» (Собр. соч. Доп. т.: Русский колокол. С. 39). В программной передовой статье он писал: «...первое, в чем нуждается Россия, есть религиозная и патриотическая, национальная и государственная идея... Россия должна обрести глубокие и животворящие, но развеянные и утраченные основы своей веры и освятить ими свое земное бытие. Она должна раскрыть мироприемлющие силы православного христианства, освящающие и природу, и труд, и искусство, и науку, и государственность,- и освятить ими себя» (Там же. С. 40-42). В соответствии с этой программой в журнале были напечатаны такие статьи И., как «О священном», «Наша государственная задача», «О русской интеллигенции», «Православие и государственность», «О власти и смерти», «Идея обновленного разума», «О приятии мира», «Идея национальной науки» и др. (некоторые статьи под псевдонимом Старый политик). Среди авторов журнала были И. С. Шмелёв , Н. С. Арсеньев , П. Н. Краснов , С. С. Ольденбург.
В эмиграции И. стал одним из главных идеологов рус. Белого движения, сотрудничал с генералами А. А. фон Лампе, П. Н. Врангелем, был составителем «Девизов Белого движения» и ряда статей, посвященных Белой идее. Участвовал в работе Российского Зарубежного съезда (Париж, 1926). В 30-х гг. сотрудничал с праворадикальной молодежной орг-цией «Национально-Трудовой Союз Нового Поколения» (НТСНП), в изд-ве к-рой вышли его брошюры «О России: Три речи» (1934; Собр. соч. Т. 6. Кн. 2. С. 7-34), «Творческая идея нашего будущего» (1937; Там же. Т. 7. С. 453-488), «Основы борьбы за национальную Россию» (1938; Там же. Т. 9-10. С. 317-396). Одна из ключевых тем этих брошюр (как и мн. др. книг и статей И. периода эмиграции) - значение Православия в истории России и в формировании рус. национального характера. Так, в 1-й брошюре И. писал, что именно из глубины Православия родилась у русских «уверенность, что священное есть главное в жизни и что без священного жизнь становится унижением и пошлостью... К самому естеству русской народной души принадлежит это взыскание Града. Она вечно прислушивается к поддонным колоколам Китежа... Православие научило нас освящать молитвою каждый миг земного труда и страдания» (О России: Три речи // Там же. Т. 6. Кн. 2. С. 13, 14). Размышления о России и Православии И. суммировал в ст. «Что дало России православное христианство», написанной в февр. 1938 г. (статья была включена в брошюру «Основы борьбы за национальную Россию» в качестве 4-й гл.). В своих работах И. неоднократно останавливался на значении Церкви и особо отмечал завещанный со времен рус. древности (от прп. Феодосия Печерского и прп. Сергия Радонежского до патриарха Филарета (Романова)) идеал взаимной независимости Церкви и мирской власти при творческом сотрудничестве в едином деле Божием на земле. «Церковь учит, ведет, наставляет, советует и помогает: укрепляет, благословляет и очищает, но не посягает, не властвует, не повелевает и не порабощает... Она - власть, но не от мира сего; она духовник и ангел-хранитель. А государство - бережет, обороняет, покоит Церковь и предоставляет ей все необходимое; проверяет себя голосом Церкви, ищет совета, духовного умудрения и совестной чистоты». При этом гос-во также «не посягает на Церковь, не возглавляет ее, не предписывает Церкви ее духовного закона и строя» (Там же. С. 16). Для восстановления такой традиции, по мысли И., необходимо в т. ч. «поколение мудрых и сильных характеров в современной церковной иерархии» (Собр. соч. Доп. т.: Русский колокол. С. 13).
В сер. 30-х гг. И. сотрудничал с организацией «Русская братская помощь» (Russische Bruderhilfe), к-рая устраивала в разных городах Германии его публичные лекции о гонениях на Церковь в России и печатала нек-рые из этих лекций (среди публикаций - брошюры «Что говорит мученичество Церкви в Советской России Церквам остального мира?» (1936), «Мученичество Церкви в России», «Христианство и большевизм», «Наступление на Восточную Церковь» (1937)). В 1936 г. в ст. «О богоустановленности советской власти» (Собр. соч. Доп. т.: Кто мы? С. 48-72) И. выступил против т. зр. митр. Виленского и Литовского Елевферия (Богоявленского) о необходимости признания советской власти на основании слов ап. Павла (Рим 13. 1-6). Митр. Елевферий высказал эту т. зр. в связи с критикой воззрений и действий митр. Антония (Храповицкого) и защитой образа действий митр. Сергия (Страгородского) в работах «Неделя в Патриархии: Впечатления и наблюдения от поездки в Москву» (1933) и «Мой ответ митрополиту Антонию (Храповицкому)» (1935). И. отказывается понимать слова ап. Павла: «...нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены» и т. д.- буквально-законнически, как заповедь повиноваться любым властям, в т. ч. «сатанинским». В полемике с митр. Елевферием участвовал игум. Иоанн (Шаховской) (впосл. архиепископ; см.: Иоанн, игум. Пути богочеловеческие // За Церковь. Берлин, 1936. № 29. С. 1-7), занимавший промежуточную позицию (Собр. соч. Доп. т.: Кто мы? С. 545. Коммент. 80).
В кн. «Путь духовного обновления» (1937; Собр. соч. Т. 1. С. 39-282) И. указал пути выхода из духовного, политического, социально-экономического и культурного кризиса, охватившего совр. человечество. Он выделил 7 вечных основ духовного бытия человека, пребывающих в нераздельном единстве, без возрождения к-рых невозможен выход из кризиса: веру, любовь, свободу, совесть, семью, родину и нацию. Первые 2 основы - первичные, через них осмысливаются остальные формы духовной жизни. Так, свобода, согласно И., есть «самостоятельная, самобытная, творческая любовь и вера», совесть «движется силою веры и любви», семья есть «первое лоно любви и веры», родина «постигается любовью и строится верою», национализм есть не что иное, как «любовь к своеобразной духовности своего народа и вера в его творческие богоданные силы». К берлинскому периоду относятся также книги, посвященные христ. культуре и религ. эстетике,- «Основы христианской культуры» (1937; Там же. С. 285-329), «Основы художества: О совершенном в искусстве» (1937; Там же. Т. 6. Кн. 1. С. 51-182), «О тьме и просветлении: Книга художественной критики: Бунин - Ремизов - Шмелев» (1938, изд. 1959; Там же. С. 183-406).
В 1938 г. гестапо наложило арест на печатные труды И. и запретило ему публичные выступления. Лишившись средств к существованию и находясь под постоянной угрозой ареста, И. вместе с женой в июле переехал в Швейцарию.
Цюрих (1938-1954)
В Швейцарии И. поселился в Цолликоне (пригород Цюриха). Не имея права на постоянную работу и политическую деятельность, в этот период он сосредоточился на лекционных выступлениях (преимущественно в народных школах и ун-тах, в различных культурных объединениях, в т. ч. в русско-швейцар. цюрихском кружке по изучению рус. культуры и истории) и на лит. творчестве. Печатался в швейцар. газетах (большей частью под псевдонимами), в русскоязычных изданиях, в т. ч. в изданиях Русского христианского трудового движения (РХТД) - 12 статей в сб. «Вера. Родина. Семья» (Женева, 1941; среди статей - «О цельной вере», «Возрождение русской государственности», «Очертания будущей России», «Расчленителям России», «О русской национальной идее»), брошюра «Спутник русского христианина-националиста». В 1939 г. на совещании в Женеве выступил с «Проектом Основного Закона Российской Империи» (своего рода посткоммунистическая конституция России). В 1940-1941 гг. подготовил издание своих «Заочных чтений» под общим названием «О грядущей России» (вышло 9 выпусков, издание было прервано второй мировой войной). В 1942 г. выпустил на нем. языке кн. «Сущность и своеобразие русской культуры: Три размышления» (рус. пер.: Там же. Кн. 2. С. 373-620), состоящую из 3 частей: «Душа», «Вера» и «Исторический ход развития». Во 2-й части рассматривались такие вопросы рус. правосл. миропонимания, как своеобразие религ. акта, созерцающее сердце, структура веры, смирение в страдании, очищение, трезвая мистика, вера и жизнь, молитва, церковнослав. язык, духовное мировоззрение, дух и материя, Царство Божие. В Цюрихе И. осуществил переработку на немецкий язык своего 2-томника о Гегеле под названием «Философия Гегеля как созерцательное учение о Боге» (Bern, 1946).
В 1945 г. в связи с кончиной протопресв. Сергия Орлова (РПЦЗ) И. произнес речь в женевском храме Воздвижения Креста Господня (Культура сердца // Собр. соч. Доп. т.: Статьи. Лекции. С. 219-220). В это же время им был закончен триптих философско-художественной прозы, изданный на нем. языке: «Я вглядываюсь в жизнь: Книга раздумий» (1938; рус. пер.: Собр. соч. Т. 3. С. 89-226), «Поющее сердце: Книга тихих созерцаний» (1943; рус. пер.: Там же. С. 227-380), «Взгляд в даль: Книга размышлений и упований» (1945; рус. пер.: Там же. Т. 8. С. 343-564). В нояб. 1947 г. в письме митр. Анастасию (Грибановскому) И. определил характер триптиха как «философическое Бого-хваление»: «Этим «триптихом» я пытаюсь заткать ткань новой философии, насквозь христианской по духу и стилю, но совершенно свободной от псевдофилософского отвлеченного пустословия... Это философия - простая, тихая, доступная каждому, рожденная главным органом Православного Христианства - созерцающим сердцем... Евангельская совесть - вот ее источник. Кто ее почувствует и примет, тот сам пойдет в Православие. Это, если угодно - подготовительная проповедь «на паперти»» (цит. по: Полторацкий. И. А. Ильин: Жизнь. 2001. С. 301). И. подготовил рус. перевод 2-й части триптиха, к-рый был опубликован посмертно в 1958 г. (рус. переводы др. частей были осуществлены позднее).
В 1951 г. И. закончил 2-томное исследование «Аксиомы религиозного опыта», начатое в дек. 1919 г. (изд. в 1953; Собр. соч. Доп. т.: Аксиомы. Т. 1-2), в к-ром сформулировал «аксиоматические основы религиозного акта», «наиболее совершенно осуществляемые именно в Православной вере». С марта 1948 по дек. 1954 г. написал серию статей для единомышленников из Русского общевоинского союза (РОВС). Статьи выходили анонимно в Париже в виде бюллетеней, после смерти И. были выпущены издателями РОВСа в виде 2-томника «Наши задачи: Статьи 1948-1954 гг.» (изд. в 1956; Собр. соч. Т. 2. Кн. 1-2). В сборнике подводятся итоги политических и духовных размышлений И. о гос. устройстве буд. России, ее духовно-историческом пути, о рус. идее, к-рая в представлении И. есть «идея православного христианства»: «Россия восприняла свое национальное задание тысячу лет тому назад от христианства: осуществить свою национальную земную культуру, проникнутую христианским духом любви и созерцания, свободы и предметности» (О Русской идее // Там же. Кн. 1. С. 431). К посмертно изданным работам И. относится кн. «Путь к очевидности» (изд. в 1957; Там же. Т. 3. С. 381-560), в к-рой он раскрывает понимание очевидности, достигаемой на основе реально-опытного переживания предмета в религиозно-философском исследовании. В области правоведения и государствоведения итоговые труды И. также были опубликованы посмертно - «О сущности правосознания» (1919, изд. в 1956; Там же. Т. 4. С. 149-414) и неоконченное исследование «О монархии и республике» (под ред. и с предисл. Полторацкого - Н.-Й., 1979; первоначально изд. в 1978 под названием «О монархии»; Собр. соч. Т. 4. С. 415-544).
Скончался после продолжительной болезни, был похоронен на кладбище в Цолликоне. 3 окт. 2005 г. прах И. и его жены перезахоронен в некрополе Донского монастыря в Москве одновременно с прахом ген. А. И. Деникина. Панихиду совершил Патриарх Московский и всея Руси Алексий II , в своем слове отметивший, что перезахоронение «свидетельствует о завершающемся восстановлении единства нашего народа, разделенного трагической историей прошлого века». 24 мая 2009 г. Патриархом Московским и всея Руси Кириллом были освящены новые надгробия на могилах И., Деникина и Шмелёва.
С 1993 г. в Москве издается Собрание сочинений И. (сост., коммент.: Ю. Т. Лисица; к 2009 г. вышло 28 томов). C 2003 г. в Екатеринбурге проходят Всероссийские (с 2006 - Международные) научно-богословские Ильинские чтения, организованные Уральским ин-том бизнеса им. И. совместно с Екатеринбургской епархией; в окт. 2007 г. в Самаре состоялась Региональная научно-практическая конференция «Духовные основы жизни: Философско-религиозное и культурно-педагогическое наследие И. А. Ильина в ХХI веке». Сняты фильмы об И.: «Возвращение» (1995), «Завещание философа Ильина» (2005) (режиссер А. Г. Денисов, выпущены на DVD). В мае 2006 г. в Россию был возвращен основной комплекс архивных материалов и б-ки И. из Мичиганского ун-та - рукописи, письма, фотографии, книги (100 коробок). 18 дек. 2008 г. 360 книг из собрания И. были переданы в б-ку МГУ. В апр. 2008 г. на здании МГУ открыта мемориальная доска памяти И. 19 июня 2008 г. в Совете Федерации Федерального собрания РФ состоялась научно-практическая конференция «Учение И. А. Ильина о праве, власти и социальной культуре в России», посвященная 125-летию И.
Общая характеристика философии И.
Будучи воспитан на философских системах великих нем. мыслителей, И. тем не менее отрицал необходимость создания философской системы как основной задачи для философа, считая создание системы одной из «мнимых задач культуры» (Путь к очевидности // Собр. соч. Т. 3. С. 496). Главное призвание философа, согласно И.,- не выдумывание системы, а предметное созерцание и мышление. Понятия «предмет» и «предметность», «очевидность», «воля», «акт» - ключевые в терминологии И. В одном из писем к Шмелёву И. рассматривал свою философию как ряд последовательных актов (в порядке реализации): акт правосознания («О сущности правосознания»), акт сопротивления злу силой («О сопротивлении злу силою»), акт эстетического творчества («Основы художества»), акт лит. критики («О тьме и просветлении»), акт духовно-сердечной повседневности («Я вглядываюсь в жизнь»), акт миросозерцания («Поющее сердце»), русский национальный акт («Сущность и своеобразие русской культуры»), акт нового культурного творчества («Взгляд в даль»), религ. акт человека («Аксиомы религиозного опыта»), монархический акт («О монархии»), акт воспитания характера (не был полностью реализован, см. в работе «Творческая идея нашего будущего»), акт очевидности («Путь к очевидности») (Письмо от 1.04.1948 // Собр. соч. Доп. т.: Переписка двух Иванов. Т. 3. С. 299). В философии и в жизни И. «был до конца носителем волевой идеи, мыслителем-борцом, философом-крестоносцем и меченосцем, активно и жертвенно боровшимся за дух и свободу, за право и правду, за торжество одухотворенной государственности и христианской культуры» (Полторацкий. И. А. Ильин: Жизнь. 2001. С. 254).
«Религиозный смысл философии»
Уже в книге о Гегеле И. писал о том, что философия есть «опытная наука», т. е. существует особый философский опыт: философия есть «особый, универсальный способ познания, опытный по существу и метафизический по предмету» (Собр. соч. Доп. т.: Философия Гегеля. Т. 1. С. 17). Более подробно и специально И. раскрывает эту тему в кн. «Религиозный смысл философии» (составлена из 3 речей: «Философия как духовное делание», «Философия и жизнь» и «О возрождении философского опыта»). Как познавательное творчество философия есть «внутреннее делание», «творческая жизнь души», однако это не просто душевное, но «душевно-духовное делание»: философия - наука о важнейшем, о духе, о безусловном, объективно-главном и совершенном, о самом лучшем и высшем; философствуя, человек живет в сфере объективно значительных состояний (Религиозный смысл философии // Собр. соч. Т. 3. С. 23). У человека, к-рый знает подлинно и объективно, «знание и вера не расходятся и не стоят в противоречии: то, что он знает, достоверно той единой достоверностью и очевидно той единой очевидностью, которая силою объективности своей создает верующее знание и знающую веру» (Там же. С. 29). Настоящая философия всегда «духовна, опытна, честна и проста; и именно в этих свойствах своих она приближается к настоящей религии» (Там же. С. 35). «Философия по содержанию своему есть религия»,- утверждал И. (Там же. С. 30). В этом смысле метафизика, вырастающая из подлинного религ. откровения, разумно утверждающая духовный Предмет (т. е. Бога, в терминах И.), «религиозно питает, освещает и завершает культуру народа как живого единства» (Там же. С. 36).
Говоря о соотношении философии и жизни, И. писал, что «философия больше, чем жизнь: она есть завершение жизни», однако жизнь есть источник и предмет философии (Там же). И. настаивает на том, что философия - это наука о жизни, причем в самом глубинном ее основании: «Философствовать - значит воистину жить и мыслью освещать и преображать сущность подлинной жизни» (Там же. С. 40). Философская методология, согласно И., основана на 2 аксиомах: «...неиспытанное содержание - не познано; неиспытуемое содержание - не познаваемо» (1-я аксиома); «философия творится нечувственным опытом» (2-я аксиома), она имеет дело с нечувственными содержаниями и через них - со сверхчувственными предметами (Там же. С. 45-50). Духовная значительность такого опыта определяется тем, что «философия исследует сущность самого добра и самой красоты; она исследует самую сущность бытия и жизни, вопрошая об их сверхчувственной первооснове; она исследует самый дух человека и природу его основных актов, воспринимающих эти предметы; она исследует право как необходимый способ духовной жизни, как естественный атрибут человеческого духа. Иными словами, она исследует божественную природу во всех предметах и, наконец, восходит к познанию самого Божества как единого лона и источника всего, что божественно» (Там же. С. 50). Между историей философии и историей религии есть глубинная связь, поскольку «философия с самого начала приняла в себя тот самый предмет, в аффективно-иррациональном переживании которого пребывала религия». И. говорит о философии как о «культивировании религиозного содержания... в форме систематического опыта и разумного, очевидного и адекватного, мыслящего познания» (Там же. С. 52-53). Исследуя все в меру его божественности, философия тем самым «населяет души людей божественными содержаниями». Т. о., религ. смысл философии, по И., состоит в познании Бога и Божественной основы мира, в изучении истины, добра и красоты как происходящих от Бога (ср.: Лосский. 1994. С. 421).
Рассматривая роль и значение философии в совр. мире, И. отмечает духовную разочарованность людей, связанную с утратой «предметной духовной очевидности». Возродить подлинный и предметный опыт призвана, по мысли И., именно философия: «Природа добра, художественной красоты, истины, права и государства и вообще всех содержаний, совместно слагающих духовную земную ризу Божества, исследуются философией и только философией» (Религиозный смысл философии // Собр. соч. Т. 3. С. 62). Однако философия, прошедшая через нем. идеализм, материализм и позитивизм, сама оторвалась от предметного опыта, потеряла уверенность в бытии и в объективности своих предметов. Рассудочность, стремящаяся к непротиворечивости и систематичности построений вне связи с духовным опытом, только усугубляла современный духовный кризис. Отсюда, для того чтобы помочь человечеству выйти из состояния «духовной пошлости», философия должна преодолеть «мертвенную пустоту и отвлеченность», каждый философ должен взрастить в себе «подлинный и предметный духовный опыт». И. утверждает нераздельность гносеологии и онтологии: познание для философа сопряжено с внутренним приобщением к Предмету, поэтому чтобы быть философски одержимым очевидностью духовного Предмета, необходимо быть истинно религ. человеком. Для выхода из совр. духовного кризиса И. считает необходимым создание новой «философии религиозности и откровения... чтобы в религиозном обновлении душ возобновилось одинокое боговидение и соборное богоутверждение» (Там же. С. 88).
«Аксиомы религиозного опыта»
В главном сочинении, посвященном проблемам философии религии, И. разрабатывает своеобразную «пневматическую актологию», т. е. учение о личном духовном состоянии верующего. И. был убежден в том, что описание религ. актов великих основоположников и учителей христ. Церкви и установление общих «аксиоматических» основ их религиозности должно помочь совр. человечеству возродить подлинно духовный опыт, лежащий в основе любого религ. верования (не только христианского). И. полагал, что именно утрата такого опыта лишает совр. человечество «идейной и творческой силы и делает его растерянным в борьбе с восставшим и воинствующим безбожием» (Собр. соч. Доп. т.: Аксиомы. Т. 1. С. 9). Именно в сфере опыта и акта (реже в сфере учения), согласно И., к христианству приближаются мн. нехрист. религ. учителя и философы: чем более полно в человеческой религиозности соблюдаются аксиомы духовности, самодеятельности, сердечного созерцания, катарсиса, цельности, искренности, смирения и трезвения, тем более дух такой религиозности «приближается к Евангелию и к духу православного христианства» (Там же. С. 13). Основываясь на словах ап. Иоанна Богослова «всякий, делающий правду, рожден от Него» (1 Ин 2. 29), а также на учении сщмч. Иустина Философа о семенах Слова, посеянных во всем человеческом роде (Iust. Martyr. II Apol. 8), И. утверждает, что все человечество, как христ., так и нехрист., включено в план Божественного домостроительства. В этом отношении он считал свое исследование «православно-апологетическим». Каждая из 27 глав его книги имеет специальные лит. добавления с выписками из Свящ. Писания, творений св. отцов, религ. лит-ры (как вост., так и зап.).
Религия, по определению И., есть «всежизненная (в смысле сферы охвата) и живая (по характеру действия) связь человека с Богом, или иначе: человеческого субъекта с божественным Предметом» (Собр. соч. Доп. т.: Аксиомы. Т. 1. С. 18). Основанием всякой религ. веры является личный религ. опыт человека, а источником - пережитое в этом опыте Откровение (Там же. С. 14). Такой религ. опыт прежде всего субъективен (1-я аксиома), поскольку каждый человек есть «личный, свободный и ответственный дух» (Там же. С. 32), приходит к Богу своим путем, воспринимает Бога «в пределах своей субъективной и личной человечности» (Там же. С. 17), и Бог открывается каждому человеку иначе. С этим связаны самобытность и своеобразие личного религ. опыта, а также его непременное одиночество. Только приобретя такой опыт, человек может принимать живое и творческое участие в жизни Церкви, хотя для мн. людей он начинается с присутствия в храме и с общения (Там же. С. 28). Религ. опыт есть состояние духовное (2-я аксиома), ему принадлежит главное значение и главное место в душе человека: «Всюду, где религия является делом «случайного интереса», «моды», «салонного увлечения» или же делом любопытства и развлечения, или, еще хуже, делом практической пользы, расчета и спекуляции, или же, самое худшее, делом похоти и сладострастия - всюду она... теряет свой духовный ранг и перестает быть религией» (Там же. С. 37). Признаком духовности религ. опыта является благоговейное предстояние человека перед Богом, связанное с чувством ранга, ответственности. Как существо самодеятельное и самоопределяющееся, человек должен иметь автономный (т. е. самостоятельный) религ. опыт (3-я аксиома), не сводимый к опыту др. людей: «Автономия духа есть необходимая «личная форма» любой религиозности» (Там же. С. 75). Религ. автономия проявляется не в изобретении для себя новой веры, но в свободе и глубине, искренности и цельности принятия Божественного Откровения (Там же. С. 57). Такой автономной вере И. противопоставляет веру гетерономную (букв.- чужезаконную), т. е. отказывающуюся от личного избрания, удостоверения и принятия, целиком полагающуюся на веру других. Именно к автономной вере, по мнению И., «всегда стремились все великие подвижники, пустынники и молитвенники», в то время как гетерономность проявляется в любой форме религ. принуждения (как принудительного безбожия, так и навязанной религиозности): «...принудительное безбожие... ведет не к безверию, а к вере в систему земных, ничтожных, пошлых и не заслуживающих веры содержаний. Всякое религиозное принуждение - даже принуждение к истинной вере - повреждает духовность человека и умаляет искренность и цельность его веры» (Там же. С. 73). Преодоление гетерономности, по И., есть путь к подлинной религиозности (4-я аксиома).
Религ. вера предполагает свободное сердечное приятие (5-я аксиома), т. е. любовь, к-рая находит в Боге свой неиссякаемый источник. В этом, согласно И., состоит «первая и основная идея христианства и притом - в его восточном понимании и осуществлении» (Там же. С. 94). Такое сердечное приятие дает религ. вере опыт духовной очевидности, т. е. внутр. опытное «зрение», посредством к-рого «обличаются», по словам ап. Павла, «вещи невидимые» (см.: Евр 11. 1, по греч. тексту), т. е. «объективно-сущие духовные состояния» (Собр. соч. Доп. т.: Аксиомы. Т. 1. С. 94). Именно из любви рождается подлинная религия, и без любви она невозможна; любовь есть основание цельности в принятии Бога всеми остальными внутр. силами человека (чувством, воображением, мыслью, волей). Подлинный религ. опыт - предметен (6-я аксиома), т. е. предполагает веру в объективно сущее Божество (Предмет), а не в субъективные фантазии и вымыслы. По своему существу религ. опыт есть «опыт объективного совершенства»: «...различные исповедания, так же как и религиозные философемы, отличаются друг от друга по тому, какими именно душевными силами и способностями люди обращаются к совершенству, воспринимают его и предаются ему, ища у него «блага» и «спасения»» (Там же. С. 122).
В человеческой религиозности, по И., необходимо различать религ. акт, религ. содержание и религ. Предмет (7-я аксиома): «...каждая религия приписывает себе верный религиозный акт и отвергает чужие; и каждая религия утверждает за собой «истинное» религиозное содержание, почерпнутое ею из «божественного откровения»; и каждая религия уверена в том, что она сама связана и связует людей с единым истинным Богом, с самим религиозным Предметом» (Там же. С. 132). Под религ. актом И. понимает состояние человеческой души, выражающее то, «как» человек верует (религ. настроенность, любовь к Богу, молитва, покаяние, совершение таинств, каждое религиозно-обоснованное решение воли, обряд, аскетическое упражнение, писание религ. гимна, формулирование догмата и др.). Напротив, религ. содержание - это не душевное состояние и не личное переживание, но то, «во что» человек верует и «что» он исповедует как подлинное религ. состояние (Там же. С. 136). Разграничивая религ. акт и религ. содержание, И. отмечает необходимость различать правоту признаваемого религ. учения и верность религ. акта: недостаточно «признавать» к.-л. вероисповедание, необходимо «принять его верным актом» (Там же). В самом деле, «человек может прилепляться искренним, цельным и богобоязненным актом к самым различным религиозным учениям и содержаниям», и вместе с тем «одно и то же религиозное учение может быть принято и несомо различными актами». В последнем случае в различных актах можно усмотреть и различные содержания: «...в одном и том же исповедании злой лицемер видит Бога (если он вообще Его видит) иначе, чем смиренный молитвенник». Отсюда, делает вывод И., ни одна Церковь не имеет права распространять среди людей свое исповедание во что бы то ни стало, не заботясь о верном акте. В то же время И. отмечает теснейшую связь религ. акта и религ. содержания как в жизни, так и в истории религии (Там же. С. 136-137).
Подлинный религ. опыт, по И., происходит только при условии непосредственного восприятия Бога человеком (8-я аксиома); «закон непосредственности» проистекает из самого глубинного существа религии как соединения Бога с человеком и человека с Богом. Для подтверждения этого тезиса И. приводит «высший и священнейший акт христианской религиозности» - «Таинство Причащения, в котором верующий получает возможность принять Тело и Кровь Христову в форме непосредственнейшей из всех, доступных земному человеку: принять не «восприятием», не зрением, не слухом, не прикосновением, но вкушением, непосредственно вводящим Св. Тайны в телесное естество человека - до полного и нерасторжимого отождествления». Причащение указывает христианину силу и степень духовного единения с Богом, к к-рому он призван стремиться и приближаться (Там же. С. 154-155). Этим вовсе не отрицается «посредничество» пророков, святых, Церкви, священников и епископов, но означает, что «всякое посредничество в религии имеет своею главною целью - непосредственное соединение человека с Богом» (Там же. С. 154); «дух Евангелия есть дух непосредственной религиозности и непосредственной молитвы», «утрата этого духа выражает удаление от Христа» (Там же. С. 164).
Вопрос о «религиозном методе», т. е. верном пути (греч. μέθοδος; букв.- «путь вслед за чем»), ведущем к Богу, есть основной и существенный для каждой религии (9-я аксиома): «религиозное учение наставляет людей в методе и человеческая религиозность состоит в осуществлении этого пути» (Там же. С. 170). Религия, подчеркивает И., есть прежде всего путь к Богу, для христианина Христос есть религ. путь, ведущий к истине и обновляющий его жизнь (Там же. С. 172, ср.: Ин 14. 6); всякий верующий человек, к-рый считает себя «владеющим истиной о Боге, достигшим ее», должен стараться рассказать о своем пути и пытаться научить других (Там же. С. 191). Несмотря на то что религия принадлежит к сфере «чудесного» и «таинственного», религ. отношение к чуду и религ. созерцание тайны отличаются от суеверного, магического и всякого иного нерелиг. восприятия «потусторонней» сферы жизни и мира (10-я аксиома) (Там же. С. 198). Далеко не все необычное, непонятное и неизвестное является «чудом». И. дает характеристику чуда в религ. смысле: чудо есть «нечто подлинно-сущее, вправду совершившееся, объективно-достоверное», однако не объяснимое никаким действием известных нам естественных сил; в подлинно религ. чуде непременно проявляется «живое и беззаветное искание Бога», «поэтому христианин, признающий Христа лишь по Его чудесам, еще не нашел к Нему верной, духовной дороги»: чудеса Христа не были главным делом Его жизни, но они были только постоянным проявлением Его любви к страждущим; «Он Сам был (как Бог во плоти) величайшим Чудом», несравнимо большим всех остальных Его чудес (Там же. С. 199, 203, 204). Раскрывая религ. понимание тайны, И. считает необходимым различать 3 стороны в области «таинственного»: человеческий подход к таинственному; то, что человек принимает и выдает за «тайну»; самую «подлинную глубину таинственно-сущего Предмета» (Там же. С. 210). Религ. тайна есть «тайна Бога», она «скрыта в Боге», однако эта сокровенность вовсе не означает недоступность, она требует от человека свободного обращения, самоусовершенствования и усвоения.
Подлинная религиозность противоположна всякой духовной индифферентности (11-я аксиома), она характеризуется постоянной, устойчивой направленностью и напряженностью, или религ. интенцией (Там же. С. 217). Настоящий религ. опыт, согласно И., вовсе не исключает сомнения; напротив, религ. сомнение подразумевает некое, хотя бы минимальное, отношение к Богу, предваряющее опыт духовной очевидности (12-я аксиома): «Кто истинно сомневается в бытии Божием,- утверждает И.,- тот уже имеет Бога в самом акте своего сомнения. Ибо истинно-религиозное сомнение есть уже начавшийся опыт религиозной очевидности» (Там же. С. 240). Образцом подлинно-религ. сомнения И. называет евангельскую молитву «о религиозной очевидности и вере» - «верую, Господи! помоги моему неверию» (Мк 9. 24). Такому религ. сомнению противостоит сомнение вне религ. опыта, беспредметное (т. е. не ищущее духовного Предмета), слепое и бесплодное (Собр. соч. Доп. т.: Аксиомы. Т. 1. С. 433). К явлениям отрицательно-религ. И. относит пошлость, к-рая в религ. понимании представляет собой явление религ. опустошенности и омертвения (13-я аксиома): «...пошлым становится то, что выходит из Божиего луча, утрачивает свой священный смысл и становится духовно-ничтожным» (Там же. С. 254). Описав понятие религ. пошлости с отрицательных сторон, И. дает его глубокое положительное определение: «...это есть неблагоговейный по форме и религиозно непредметный по существу способ смотреть на вещи, жить и действовать и соответствующее ему обесценение жизненных содержаний» (Там же. С. 268). Не найдя соответствующего слова ни в одном европ. языке, а также осмысления этой идеи в европ. философии, И. делает вывод о том, что «европейское человечество не осознало еще того религиозного бедствия, которым оно настигнуто, ибо бедствие это не нашло себе даже имени в его разуме и языке». Явлением «воинствующей пошлости» называет И. также совр. агрессивное безбожие (Там же. С. 255). «Пошлый уклад жизни», по И., никогда не может привести к настоящей религиозности, но ведет к суевериям и магии. Еще более вырождает религиозность человека восприятие религ. предметов «не-по-главному», т. е. поверхностно и безразлично, без «интенции на главное» (14-я аксиома).
Признаком зрелой (или созревающей) религии является идея религ. катарсиса (очищения) (15-я аксиома) - «идея древняя, верная и глубокая»: «Она возникала везде, где человек начинал чувствовать, что религия есть дело не инстинкта, а духа, не суеверия, а достоверности, не выдумки, а созерцающего опыта, не страха, а радости и любви» (Там же. Т. 2. С. 9). Путь человека к Богу есть путь духовного роста и совершенствования. Религ. очищение имеет как отрицательную задачу, так и положительную. Первоначальная задача - освобождение души от недуховных, пошлых и ничтожных содержаний. Это постоянная потребность человечества всех религий и исповеданий. В христианстве она осуществляется через покаяние и тайную исповедь. Именно в таинстве Покаяния, по мысли И., человек может удостовериться в духовности, автономности, непосредственности и самодеятельности своего религ. опыта. В этом таинстве «должен «зачаться» новый человек - по-новому видящий, любящий, постигающий, желающий и действующий». Покаянный катарсис не должен прекращаться до новой исповеди, но непрерывно продолжаться в течение жизни (Там же. С. 13). На положительной стадии катарсис создает и укрепляет религиозно верные акты: «Духовное око отверзается; оно воспринимает Божий свет и божественные содержания; слагается личный религиозный опыт, построяется личный духовный характер; душа приобретает способность пребывать на уровне божественных содержаний и зреет в религиозной очевидности» (Там же. С. 11-12). Религ. очищение, согласно И., «завершается через земную смерть в неземном бессмертии» (Там же). Такое очищение, отмечает И., необходимо не только в личной жизни, но и в национальном бытии, поскольку у целых народов так же слагается «национально-однородный духовный акт и однородность переживаемых содержаний». Поэтому «личный катарсис нуждается в общецерковном и национальном очищении». Однако у совр. народов, утративших эту возможность (в отличие от древних с их днями и обрядами религ. очищения), «всенародный катарсис возможен только в виде настигающего их хозяйственного, государственного, духовного кризиса и сопряженных с ним глубоких страданий, приводящих к обновлению и перерождению духовного акта» (Там же. С. 20). Для того чтобы «осуществить свой жизненный катарсис», человек должен усмотреть, принять и усвоить религ. смысл всех явлений и состояний своей жизни («огней жизни», в терминологии И.) (16-я аксиома), постичь их очистительное значение и через их восприятие и усвоение приблизиться к Богу (Там же. С. 34-35).
Вынашивая свой религ. опыт, человек стремится к особому «религиозно-опытному» общению, способному утвердить его в верности избранного пути. Идея Церкви как «союза верующих, связанного единством Боговосприятия, таинств и иерархии, возводящего свою веру к удостоверенному Откровению и закрепленного самостоятельным правовым строем» хотя и имеет христ. происхождение, однако мн. чертами, согласно И., присутствует в дохрист. и внехрист. верованиях (Там же. С. 49). Именно в основе Церкви заложены начала духовного ранга и религ. иерархии. Однако только в христ. Церкви, основанной не «вдохновенно-верующими просто-человеками», но Самим Христом, Сыном Божиим, имеется «отверстая дверь» к Богу, поскольку от Него как от Главы Церкви христиане имеют в качестве дара «необходимое в религии свободное сердечное созерцание»; «удостоверенное и потому разумное верование; восприятие сущего совершенства; совестное озарение; пробуждение духовной любви; радование абсолютному рангу; дар смирения и тем самым - преодоление всех демонических соблазнов» (Там же. С. 52). Основной дар «всякой церкви» - ее религ. акт, к-рым определяются все др. ее религ. дары: храмы, изображения Божества, отношение к писанию и преданию, догматические формулы, богослужение и культура молитвы, концепция духовенства, понимание святости и чуда (17-я аксиома). Эти дары не извлекаются из личного опыта, а создаются религ. «общиной», или Церковью. Рассматривая по порядку эти дары в правосл. Церкви, И. подчеркивает их целостное духовное единство: религ. акт есть «душевно-духовная основа всего»; храм и иконы - его «вещественные знаменования»; писание, предание и догмат - его обоснование; молитва, обряд и таинство - его «жизненно-церковное осуществление» (Там же. С. 67). Идя по пути усвоения этих даров, человек должен прийти к религ. цельности и религ. искренности. По словам И., «человек религиозен лишь там, где он целен, и лишь постольку, поскольку ему удалось добиться в самом себе внутреннего единения и единства» (18-я аксиома); нельзя признавать Бога лишь одной частью души или духа, а другой (или другими) - не признавать; «нецельная религиозность есть слабая, колеблющаяся, исчезающая» (Там же. С. 77). Вместе с тем религия только тогда подлинна, когда религ. человек искренен, т. е. когда его дух «прозрачен» перед лицом Божиим (19-я аксиома) (Там же. С. 104, 114). К этой духовной прозрачности ведет религ. очищение души, к-рое призвано освободить людей прежде всего от лжи и предательства в их особом религ. значении (20-я аксиома) (Там же. С. 115).
Истинно религ. человек живет желанием совершенства, во всем ищет верности Богу и остро ощущает всякий свой грех как «попрание совестно-божественного зова» (21-я аксиома). При этом человека, воспринимающего «всякое духовное несовершенство как грех, и всякий грех как вину», а также «испытывающего общечеловеческую вину во всем и за всех», грех приводит к страданию, и в этом свойстве греха, по мысли И., заложено его преодоление (Там же. С. 148). Подлинная, живая религиозность невозможна без молитвы (22-я аксиома): «...религиозность есть обращенность души к Богу, и как только это обращение осуществляется, так начинается молитва» (Там же. С. 155). И. особенно подчеркивает всеохватность молитвы - человек способен молиться «каждым дыханием, зрением и слухом, молчанием и пением, стоном и вздохом, деланием и неделанием, творческим искусством и исследующим умом, приговором судьи и храбростью воина, на пашне и в лесу, в саду и на пасеке, столпничеством и паломничеством, воспитанием детей и хозяйственным трудом, на троне и в темнице... каждою слезою, каждым деянием и всем терпением своим...» (Там же. С. 163-164). Молитва есть начало единения с Богом: именно единение с Богом составляет смысл и цель религ. делания (23-я аксиома) (Там же. С. 181). На всех ступенях этого пути от человека требуются смирение и трезвение (24-я аксиома), выражающие повышенное чувство религ. ответственности, трепетное благоговение, вне к-рого религия утрачивает духовный характер и перестает быть религией (Там же. С. 211). Единение с Богом вовсе не означает совлечение человеческого естества, но приобщение к Богу, к Его свету посредством восприятия Божией благодати (25-я аксиома). В этом приобщении заключается высшее счастье для человека, доступное на земле, или блаженство (Там же. С. 227). Оно возможно, только если человек воспринимает «божественный Предмет» последней глубиной сердца, вовлекая в это приятие силу сознания, воли, разума, и придает этому опыту определяющее значение в личной жизни (26-я аксиома). В заключение И. останавливается на нек-рых «трагических» проблемах религ. опыта, к-рые могут быть разрешены только на основании аксиом (невозможность достичь полного богоподобного совершенства в земной жизни, вражда плоти и души против духа, множественно-разделительный способ существования человека, сопротивление злу) (Там же. С. 271-296).
Нравственная философия
В области этики, полагает И., подлинное нравственное измерение вещей и людей открывается философу только в нравственном опыте через силу совестного акта, т. е. «особого иррационального сосредоточия души на любви и воле к нравственному совершенству» (Собр. соч. Доп. т.: Справедливость или равенство? С. 419). Лично глубоко не испытав всех нравственных состояний и проблем, философ не может рассуждать о них ответственно, поэтому его задача состоит в воспитании себя к совестному акту. Тот, кто хотя бы один раз пережил такое эмоционально-волевое, активное состояние «нравственного вдохновения», «приходящее из священной глубины человеческого сердца», создает в себе своего рода «алтарь, перед которым он может молиться Богу добра и лучами которого он призван освящать всякое спорное жизненное обстояние» (Там же; подробно о совести и совестном акте см. в книгах «Путь духовного обновления» и «Путь к очевидности»).
Нравственная философия (преимущественно в ее социально-политическом измерении) была выражена И. в ряде лекций, газетных и журнальных статей и прежде всего в работах «Основное нравственное противоречие войны» и «О сопротивлении злу силою». В них И. раскрывает нравственный смысл войны и борьбы, к-рые на первый взгляд противоречат основным законам нравственности: вопреки пацифизму рус. интеллигенции и учению Л. Н. Толстого о непротивлении злу силой И. дает нравственное оправдание войны и применения силы против зла («оправдание меча»). Безусловно, насилия и убийства, к-рые люди совершают во время войны, не могут быть делом благим, праведным и святым. Всякий раз, как человек, имея возможность выбора, «совершает нравственно недоброкачественное деяние, он несет на себе вину; поэтому война есть наша общая великая вина» (Собр. соч. Т. 5. С. 26). Однако принцип, выдвинутый Толстым, устанавливающий как нравственную норму поведения «максимальную щедрость в отдаче того, чем другой желает завладеть», может распространяться на конечные временные блага (вещи и жизненные удобства), но никак не на духовное достояние, что было бы не «щедростью», но отречением и предательством. В самом деле, не противиться человеку, понуждающему к совершению низкого дела, значило бы отречься от человеческого достоинства; не противиться народу, к-рый восстал для того, чтобы лишить нас свободной самобытной жизни, равносильно духовному самоубийству. Кроме того, нельзя предоставить сильному угнетать слабого; нельзя быть щедрым, отдавая чужое благо или чужую жизнь; нельзя отречься от своих убеждений и верований и т. д. И. подчеркивает, что любое убийство, в т. ч. во время оборонительной войны, не может рассматриваться как нравственно оправданное («цель оправдывает средства») - «вопрос о нравственной ценности цели и нравственной ценности средства суть два вполне самостоятельных вопроса» (Там же. С. 25), поэтому жизненная целесообразность или неизбежность деяния не может изменить его «нравственной недоброкачественности». Нравственно праведная цель защитить и отстоять при неправедном и духовно-мучительном средстве, принимаемом с ощущением вины, составляет, по И., основное нравственное противоречие войны, к-рое не может быть разрешено и устранено, но только принято и изжито во всей своей глубине как высшая нравственная трагедия (Там же. С. 29).
В кн. «О сопротивлении злу силою» И. поставил задачу вскрыть ложные основы, заблуждения и предрассудки рус. интеллигенции, к-рые привели Россию «к разложению и гибели», и противопоставить им возрожденную религ. и гос. мудрость и силу «восточного Православия и особенно русского Православия». Книга посвящена разбору двуединого вопроса: «Может ли человек, стремящийся к нравственному совершенству, сопротивляться злу силою и мечом? Может ли человек, верующий в Бога, приемлющий Его мироздание и свое место в мире, не сопротивляться злу мечом и силою?» (Там же. С. 34). И. подробно излагает учение Толстого о добре и зле и доказывает, что Толстой исказил и ложно истолковал учение Христа, заменив сентиментальностью, жалостливостью, размягчением души действенную христ. любовь, требующую борьбы со злом. Вместе с тем И. не считает верным решение вопроса М. Лютером и иезуитами . Положительное решение проблемы борьбы со злом И. строит на основании принципиального различения между силой и насилием (произвольным, безрассудным принуждением, исходящим от злой воли или направленным ко злу), а также между неправедностью и грехом. Правильный подход он усматривает в «древнем духе Православия», исходящего из апостольского учения (1 Петр 2. 13-16; Рим 13. 3-5) и святоотеческой традиции. Применение силы и меча здесь не оправдывается и не освящается, но допускается как необходимость. Безусловно, сопротивляться злу следует всегда любовью: во-первых, религ. и нравственным самосовершенствованием; во-вторых, духовным воспитанием других; в-третьих, когда остальные способы недействительны или неприменимы,- силой и мечом. В этом случае применяющий силу будет «неправеден, но прав». Христ. любовь, по мнению И., имеет не только утверждающий, но и отрицающий лик. Призыв Христа любить врагов относится к врагам человека, но не к врагам Божиим; призыв прощать обиды подразумевает личные обиды, поскольку «никто не вправе прощать чужие обиды или предоставлять злодеям обижать слабых, развращать детей, осквернять храмы и губить родину»,- отмечал И. в речи «Идея Корнилова», произнесенной им в Праге, Берлине и Париже незадолго до выхода кн. «О сопротивлении злу силою». Вдохновленная любовью к Богу, к святыням, к родине, к ближним, борьба со злодеями необходима. Такое понимание идеи любви и меча И. связывает с образами арх. Михаила и вмч. Георгия Победоносца. «Именно этой любви,- утверждал И.,- учили нас наши иерархи и угодники; так носили свой меч русские православные цари и их верные бояре; так служили и слагали свои головы православные воины» (Собр. соч. Т. 5. С. 226-227).
Идеи И. о сопротивлении злу силой вызвали острую полемику (подробно см.: О сопротивлении злу силой: Pro et contra: Полемика вокруг идей И. А. Ильина // Там же. С. 289-556). Среди противников И. оказались люди разных мировоззрений и политических взглядов - З. Н. Гиппиус , М. Е. Кольцов, М. Горький , Н. А. Бердяев , Ю. И. Айхенвальд, Ф. А. Степун , прот. Василий Зеньковский и др. Вместе с тем позицию И. разделяли Струве, Шмелёв, Н. О. Лосский , Н. С. Арсеньев, иерархи Русской Зарубежной Церкви (митр. Антоний (Храповицкий), архиеп. (впосл. митрополит) Анастасий (Грибановский), еп. (впосл. архиепископ) Тихон (Лященко)). На одно из первых критических выступлений И. ответил ст. «Отрицателям меча», в к-рой писал: «Все мое исследование доказывает, что меч не «свят» и не «праведен», что Крест - не меч и что меч не есть оружие Христа, что понуждения и меча абсолютно недостаточно для борьбы со злом; что зло и злой человек совсем не одно и то же... Когда я говорю о «православном мече», то я разумею меч, православно обоснованный (совсем не «оправданный», и не «освященный», и не «святой»)» (Там же. С. 229-231). По словам Бердяева, главная ошибка И. состоит в том, что он абсолютизирует относительное, т. е. «смешивает государство с Церковью и приписывает государству цели, которые могут быть осуществлены лишь Церковью»: побеждать зло может только Церковь, взаимодействие свободы и благодати; свобода предполагает не только свободу добра, но и нек-рую «свободу зла», отрицание последней делает добро принудительным. И., по мнению Бердяева, считает человеческую свободу лишь проявлением Божественной свободы, воспринимает человека только как орудие добра, для него вечно добро, а не человек; при этом он хочет не столько творить добро, сколько истреблять зло (Бердяев. 1926). Однако критика Бердяева, обвинявшего И. в том, что он проповедует ««Чека» во имя Божие», не попадала в цель, поскольку, как отмечал И., в ней ему приписывалась целая система идей, к-рая не только ему не принадлежит, но к-рую он сам считает заслуживающей отвержения (Кошмар Н. А. Бердяева: Необходимая оборона // Возрождение. 1926. 26 окт.; переизд.: Собр. соч. Т. 5. С. 236-243). В ответе Бердяеву И. особенно подчеркивал социальный характер своей работы, в к-рой намеренно оставлен за скобками процесс внутр. религ. и нравственного воспитания человеческой души; рассматривая необходимость и пути гос. воздействия, он доказывает в своей книге, что «человекоубиение ни при каких условиях не будет праведным делом, что государственная необходимость его есть трагедия и ведет к духовному компромиссу, который возлагает на правителя и на воина обязанность покаянного самоочищения» (Собр. соч. Т. 5. С. 240).
Митр. Антоний (Храповицкий) в отзыве на книгу И. главную ценность ее видел в ясном указании на «ложь и лицемерие непротивленцев, могущих продолжать свое существование только благодаря наличности армии и полиции... следовательно, если война и казнь грех, то это грех всех» (Там же. С. 370). Раскрывая церковную т. зр. по этому вопросу, митр. Антоний писал: «Убийство...- грех как выражение богопротивной злобы и ненависти или как произвол, воспрещенный Богом. Но убийство на войне может не содержать в себе ни того, ни другого элемента и потому Церковь в каноническом послании св. Афанасия Великого к Аммуну монаху не признает участие на войне грехом» (Там же. С. 371). К недостаткам работы митр. Антоний относил отсутствие указания границ приложения активной принудительной силы в борьбе со злом (пытки при допросе, террор при бунте и т. д.), что, впрочем, замечал он, выходит за рамки исследования. По словам архиеп. Анастасия (Грибановского), книга И. «покоряет читателя, зажигая его сердце горящим дерзновением правды», она имеет «не только теоретическое значение и для нас, епископов, обязанных по своему положению активно бороться со злом и карать его носителей» (Там же. С. 398-399). А. В. Карташёв подчеркивал «оригинальность и силу» решения И. сложнейшей трагической дилеммы - греховного попустительства творящемуся злу или, тоже греховной, активной борьбы с ним - на основе глубокого анализа двойственного характера акта любви (положительного и отрицательного) (Там же. С. 368). Проблема нравственного компромисса и связанная с ним идея благой цели, требующей дурных средств, рассматривается также в специальной лекции И. «Учение о компромиссе и дурных средствах» (1935; Собр. соч. Доп. т.: Справедливость или равенство? С. 415-444).
Христианская культура и искусство
Идея созидания христ. культуры на земле, по глубокому убеждению И., проистекает из «великого смысла Христова пришествия», в соответствии с к-рым христианин призван «вносить свет Христова учения в земную жизнь и творчески раскрывать дары Святого Духа в ее ткани» (Основы христианской культуры // Собр. соч. Т. 1. С. 291). Кризис совр. культуры И. связывал с ее секуляризацией, обособлением от веры, религии и Церкви. Если в XIX в. европ. культура уже по существу была культурой светской, то культура XX в., все более обособляясь от христианства, вообще утрачивала религ. дух, смысл и дар. При этом утрата христ. духа не означала перехода к какой-то новой религиозности: «отделавшись от христианства», культура «ушла в безрелигиозную, безбожную пустоту». Вслед. этого человек «религиозно мертвеет, умственно и нравственно вырождается и идет навстречу невиданному еще в истории человечества культурному кризису» (Там же. С. 286-287). Несмотря на это, И. считал, что культуру необходимо творить на христ. основах, ибо «вся история христианства есть... не что иное, как единый и великий поиск христианской культуры» (Там же. С. 295). Под христ. культурой И. понимает здесь проникновение христ. духом всех форм человеческой жизни и творческой деятельности - науки, искусства, семейной жизни, воспитания, политики, труда, общественной жизни, хозяйствования и т. д. В этом смысле созидание христ. культуры не может быть осуществлено в рамках одной эпохи, одного народа, одного поколения раз и навсегда: каждая эпоха, каждый народ и всякое поколение должны стремиться проникнуться духом христ. учения и «излить этот дух в свою жизнь и в мир вещественный» (Там же. С. 316).
Поскольку Евангелие не содержит прямых указаний, относящихся к вопросам христ. культуры, необходимо исходить не из буквы, а из духа христианства. Дух христианства, по И., есть дух «овнутрения» («Царство Божие внутри вас есть»), любви («Бог есть любовь»), молитвенного созерцания, живого творческого содержания (а не формы или «ветхой буквы»), совершенствования («Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный») и предметного служения делу Божию на земле. Для того чтобы творить христ. культуру, человеку необходимо обновиться в этом евангельском духе и затем из глубины христ. цельности и свободы обратиться к миру. Было бы в равной степени неправильно принять Христа, отвергнув мир, и принять мир, отвергнув Христа. Правильное решение есть решение правосл. христианства: «Принять мир вследствие принятия Христа и на этом построить христианскую культуру» (Там же. С. 314). И. особенно отмечал мироприемлющее свойство рус. Православия: в отшельнике, примиряющем князей; в епископе, наставляющем или укоряющем государя; в хозяйствующем монастыре; в правосл. патриархах и старцах; в исповедничестве правосл. духовенства; в правосл. искусстве - «от Дионисия до Нестерова, от сладкогласия киевских распевов до «Жизни за царя» Глинки, от древнего малого храма в крепости Иван-Город до храма Христа Спасителя в Москве»; в переписке свт. Филарета Московского с А. С. Пушкиным , в надписи «Свет Христов просвещает всех» на здании Московского ун-та и т. д. Рус. Православие, по словам И., не мыслит мира внехрист. или светским, «просвещение и просветление мира является его прямым заданием» (Там же. С. 315). Вместе с тем христ. культура должна твориться свободно, хотя и при возможном содействии (но не по предписанию) Церкви или гос-ва (разграничение функций: народ творит, гос-во правит, Церковь учит).
Религиозно-философские воззрения И. лежат в основе не только его общекультурных, но и эстетических взглядов. В работе «Основы художества: О совершенном в искусстве» И. утверждает, что всякое подлинное искусство, к-рое он воспринимает как «возвышенное служение человеческому духу и чистую радость Божественному», имеет духовно-религиозные корни (независимо от воли художника). Основой искусства И. считает художественность, к-рую он понимает как «символическо-органическое единство в произведении искусства, идущее от его самого глубокого слоя, от его главно-сказуемого, которое может быть названо художественным предметом» (Там же. Т. 6. Кн. 1. С. 124). Критерий художественного совершенства И. определяет, исходя из анализа 4 категорий - художественного акта, художественной материи, художественного образа и художественного предмета. Приоритет отдается последней категории как наиболее приближенной к религ. корням искусства: «Создание искусства есть прежде всего и больше всего выношенное художником Главное, сказуемое им содержание, почерпнутое им из таинственного существа мира и человека, или - несравненно больше и священнее - из тайны Божией» (Там же. С. 58). Художественно-символическая сторона искусства, к-рая выражает мироощущение и богосозерцание художника, остается главной во всяком настоящем произведении искусства, даже если сам художник ее не осознает.
В связи с таким пониманием природы искусства И. рассматривает и задачи эстетической критики, к-рая должна быть религиозно углубленной, ответственной и неподкупной, духовно зрячей и философски обоснованной. Так, лит. критик должен правильно усвоить художественный акт автора (душевно-духовное восприятие и изображение мира), его художественную материю (используемые словесные средства), художественный образ (раскрываемые внешние и внутренние образы) и художественный предмет (главные и глубинные жизненно-духовные постижения). В кн. «О тьме и просветлении» И. предлагает свой опыт детального критического анализа художественного акта 3 представителей совр. рус. лит-ры - И. А. Бунина , А. М. Ремизова и Шмелёва, к-рых он называет «изобразителями восставшей тьмы и разливающейся скорби» (Там же. С. 404). Свое исследование И. завершил символическими образами, характеризующими каждого из писателей. Для лит. творчества Бунина таким символом может служить «страстный и скорбный демон, жаждущий наслаждения и не знающий путей к Богу»; для Ремизова - «трепетный и рыдающий праведник», для Шмелёва - «человек, восходящий через чистилище скорби к молитвенному просветлению» (Там же. С. 405-406). Творчеству Шмелёва И. посвятил также ряд статей, сохранилась их обширная переписка (см.: Собр. соч. Доп. т.: Переписка двух Иванов. 3 т.). И.- автор лекций и статей о А. С. Пушкине, Ф. М. Достоевском , Толстом, Д. С. Мережковском , Н. К. Метнере, Ф. И. Шаляпине и др. деятелях рус. культуры.
Социально-политическая философия и будущее России
В основе социально-политических воззрений И. лежит его религиозно-философское учение о правосознании. Согласно И., право имеет объективное значение, духовный смысл, оно относится к тем же «вершинам духа», что и истина, добро, красота и откровение: «В правосознании участвует не только «знание» и «мышление», но и воображение, и воля, и чувство, и вся человеческая душа» (О сущности правосознания // Собр. соч. Т. 4. С. 230). Правосознание есть «инстинктивная воля к духу, к справедливости и ко всяческому добру», поэтому его основание лежит «в религиозном чувстве и в совести» (Там же. С. 231). Здоровое правосознание зиждется на 3 главных аксиомах: «чувстве собственного духовного достоинства, способности к самообязыванию и самоуправлению и взаимном уважении и доверии людей друг к другу». Эти аксиомы учат человека самостоянию, свободе, совместности, взаимности, солидарности и духовной воле (Там же). Отсюда проистекает представление И. о гос-ве как об «организованном единении духовно солидарных людей, понимающих мыслью свою духовную солидарность, приемлющих ее патриотическою любовью и поддерживающих ее самоутвержденною волею» (Там же. С. 263). При верном подходе право, гос-во, правосознание и политика могут служить братству и свободе в согласии «с духом евангельского учения» (Там же. С. 270).
С учением о правосознании тесно связано учение И. о монархии и республике: без монархического или республиканского народного правосознания не может быть настоящей монархии или республики. Наиболее совершенной, с т. зр. И., является та политическая форма правления, к-рая «воспринимает в себя дух христианства и пропитывает ритм политического единения - началами любви, уважения и доверия, началами духовного самоутверждения, бытового-земного самоотвержения и героизма» (Там же. С. 289). И в монархии, и в республике есть свои преимущества и недостатки. Главный недостаток республиканской формы правления И. видел в том, что она исходит из отрицания вечных религиозно-органических основ народного правосознания. Для монархического правосознания, в отличие от республиканского, характерны религиозно-мистическое созерцание верховной власти, олицетворение народа, гос-ва и власти в монархе, пафос доверия и верности к главе гос-ва, культ верного и справедливого ранга, чести, традиции. На высоком уровне монархическое правосознание может вобрать в себя и достоинства республиканского уклада души, в т. ч. любовь к свободе и праву. И. был сторонником самодержавной монархии (не конституционной и не абсолютистской), которую он понимал как явление правовое («самодержавный монарх знает законные пределы своей власти и не посягает на права, ему не присвоенные»), не исключающее местного самоуправления и народного представительства. Применительно к России И. считал монархию наиболее подходящей формой правления (с учетом особенностей рус. правосознания, национального характера, территориальных размеров страны, численности, многонационального и разноверного состава населения, а также с учетом климата и природы). Однако монархия не может быть просто провозглашена, она должна быть подготовлена нравственно, социально, политически, поэтому главной задачей И. считал не столько создание политической программы для буд. России, сколько разработку духовно-национальной идеи новой России, к-рую он видел в воспитании национального духовного характера на основе «свободно и предметно созерцающей любви и определяющейся этим жизни и культуры» (О Русской идее // Там же. Т. 2. Кн. 1. С. 424; см. также: Творческая идея нашего будущего // Там же. Т. 7. С. 458-488).
Буд. Россия виделась И. единым унитарным гос-вом, ни в коем случае не федеративным, поскольку федерация, по мнению И., создается добровольным объединением гос-в «снизу», все остальные способы образования федеративного гос-ва приводят к «псевдо-федерации». Кроме того, Россия с ее территорией, национальным и многоконфессиональным составом населения не выдержит центробежных тенденций, поэтому она может быть только национальным гос-вом с сильным политическим центром. И. не сомневался в неизбежном падении тоталитарного советского режима. По его убеждению, вывести страну из хаоса, последующего непосредственно за крушением коммунистического строя, сможет только «единая и сильная государственная власть, диктаториальная по объему полномочий и государственно-национально-настроенная по существу» (Очертания будущей России // Там же. Т. 2. Кн. 1. С. 448). Россия, по убеждению И., никогда не будет демократической, поскольку в душе рус. народа оказались подорваны необходимые основы народоправства: рус. народ выйдет из революции нищим, а значит, неспособным к добровольной жертвенности во имя правовых принципов. В то же время И. считал неприемлемым для «посткоммунистической» России тоталитаризм. Наиболее реальным и желательным ему представлялся третий путь, к-рый он определял как твердую, национально-патриотическую «либеральную диктатуру», помогающую народу выделить лучшие силы, воспитывать народ «к свободной лояльности, к самоуправлению и к органическому участию в государственном строительстве». Только либеральная диктатура (не тоталитарная, но авторитарная, воспитывающая и возрождающая) может, по мнению И., спасти Россию от анархии и гражданских войн (Демократия - немедленно и во что бы то ни стало // Там же. С. 176-177). Эта диктатура будет осуществляться как власть внепартийного национального вождя (Верховного Правителя), опирающегося на лучших людей (О грядущей диктатуре // Там же. С. 460; см. также: Проект Основного Закона Российской Империи // Там же. Т. 7. С. 526-531). Такой гос. строй, сочетающий лучшие основы монархии со здоровыми и сильными свойствами республики, истинную аристократию с подлинной демократией, может привести к возрождению монархии в России: «Единовластие примирится с множеством самостоятельных изволений; сильная власть сочетается с творческой свободой; личность добровольно и искренно подчинится сверхличным целям; и единый народ найдет своего личного Главу, чтобы связаться с ним доверием и преданностью» (Очертания будущей России //Там же. Т. 2. Кн. 1. С. 444).
Соч.: Собр. соч.: В 10 т. М., 1993-1999; Доп. т.: Дневник. Письма. Документы (1903-1938). М., 1999; Письма. Мемуары (1939-1954). М., 1999; Переписка двух Иванов. М., 2000. 3 т.; Статьи. Лекции. Выступления. Рецензии (1906-1954). М., 2001; Кто мы? О революции. О религиозном кризисе наших дней: [Сб.]. М., 2001; Мир перед пропастью: Политика, хозяйство и культура в коммунистическом государстве. М., 2001. Ч. 1-2; Ч. 3: Аналитические записки и публицистика (1928-1941); Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека: [В 2 т.]. М., 2002. Т. 1: Учение о Боге; Т. 2: Учение о человеке; Аксиомы религиозного опыта: Исследование. М., 2002. 2 т.; Гитлер и Сталин: Публицистика 1939-1945 гг. М., 2004; Справедливость или равенство?: Публицистика 1918-1947 гг. М., 2006; Русский колокол: Журнал волевой идеи. М., 2009.
Лит.: Антоний (Храповицкий), митр. О книге И. Ильина («О сопротивлении злу силой») // Новое время. Белград, 1925. № 1356, 4 нояб. C. 2; № 1357, 5 нояб. C. 2 (переизд.: Ильин И. А. Собр. соч. Т. 5. С. 368-373); Бердяев Н. А. Кошмар злого добра: (О книге И. Ильина «О сопротивлении злу силою») // Путь. П., 1926. № 4. С. 103-116 (переизд.: Там же. С. 378-392); Айхенвальд Ю. И. «Злое добро» // Сегодня. Рига, 1926. № 196, 3 сент. С. 2 (переизд.: Там же. С. 395-397); Билимович А. Д. Критикам И. А. Ильина // Возрождение. П., 1926. № 534, 18 нояб. С. 2 (переизд.: Там же. С. 449-451); он же. Проф. И. А. Ильин: (Памяти ушедшего друга) // День русского ребенка. Сан-Франциско, 1955. Вып. 22. С. 51-55; Зеньковский В. В. По поводу книги И. А. Ильина «О сопротивлении злу силой» // Совр. записки. П., 1926. №. 29. С. 284-307 (переизд.: Там же. С. 423-446); он же. История русской философии. П., 1950. Т. 2. C. 365-369; Ильин В. Н. И. А. Ильин // ВРСХД. 1955. № 36. С. 32-35; Константин (Зайцев), архим. Памяти И. А. Ильина // Правосл. Русь. Н.-Й., 1955. № 1(570); Редлих Р. Н. Памяти И. А. Ильина // Посев. 1955. № 3(454); он же. О сопротивлении злу силою по И. А. Ильину // Он же. Солидарность и свобода. Франкфурт-на-Майне, 1984. С. 128-159; Зиле Р. М. Сообщение, посвященное памяти проф. И. А. Ильина, сделанное 1 мая 1955 г. на собр. членов Рус. Обще-Воинского Союза в г. Касабланка // Ильин И. А. Наши задачи. П., 1956. Т. 2. С. 648-667 (переизд.: Ильин И. А. Собр. соч. Т. 2. Кн. 2. С. 413-439); Лампе А. А., фон. И. А. Ильин // Там же. С. 615-618 (переизд.: Там же. С. 367-371); Оболенский С., кн. Проф. И. А. Ильин: «Наши задачи» // Возрождение. П., 1957. № 68. С. 133-138; Алексеев Н. Н. В бурные годы // Новый журнал. Н.-Й., 1958. № 54. С. 161-163; Полторацкий Н. П. Русская религиозная философия // Мосты. Мюнхен, 1960. № 4. С. 172-180; он же. Русские зарубежные писатели в литературно-философской критике И. А. Ильина // Русская лит-ра в эмиграции: Сб. ст. / Ред.: Н. П. Полторацкий. Питтсбург, 1972. С. 271-287; он же. И. А. Ильин и полемика вокруг его идей о сопротивлении злу силой. Лондон (Канада), 1975 (переизд.: Ильин И. А. Собр. соч. Т. 5. С. 479-528); он же. Монархия и республика в восприятии И. А. Ильина. Н.-Й., 1979 (переизд.: Ильин И. А. Собр. соч. Доп. т.: Кто мы? С. 478-524); он же. Записи И. А. Ильина о русской революции и большевизме // Рус. возрождение. 1983. № 23(3). С. 119-126; он же. И. А. Ильин: К столетию со дня рождения // Он же. Россия и революция: Рус. религ.-филос. и нац.-полит. мысль ХХ в.: Сб. ст. Н.-Й., 1988. С. 241-291; он же. И. А. Ильин: Жизнь, труды, мировоззрение. Н.-Й., 1989 (переизд.: Ильин И. А. Собр. соч. Доп. т.: Кто мы? 2001. С. 243-524); Герцык Е. К. Воспоминания. П., 1973. С. 153-156; Зернов Н. М. Русские писатели в эмиграции: Биогр. сведения и библиогр. их книг по богосл., религ. филос., церк. ист. и правосл. культуре, 1921-1972. Бостон, 1973. С. 58-59, 159, 167; он же. Русское религиозное возрождение XX в. П., 1974. С. 263, 350-351; Гуль Р. Б. Я унес Россию // Новый журнал. 1978. № 131. С. 15-16; Offermanns W. Mensch, werde wesentlich!: Das Lebenswerk des russischen religiösen Denkers Ivan Iljin für Erneuerung der geistigen Grundlagen der Menschheit. Erlangen, 1979; Квартиров А. Из воспоминаний об И. А. Ильине // Рус. возрождение. 1983. № 23(3). С. 134-139; Климов Е. Воспоминания о профессоре И. А. Ильине // Там же. С. 127-133; К 30-летию со дня смерти И. А. Ильина // Там же. 1984. № 27-28. С. 10-14; Анастасий (Грибановский), архиеп. Письма к И. А. Ильину // ЗРАГ. 1986. Т. 19. С. 345-348 (переизд.: Ильин И. А. Собр. соч. Т. 5. С. 398-401); Любимов Б. Н. Поющее сердце // Театральная жизнь. М., 1989. № 19. С. 24-25; он же. И. А. Ильин: (Вступ. ст. к публ. «О сопротивлении злу») // Новый мир. М., 1991. № 10. С. 205-209 (переизд. в сокр.: Ильин И. А. Собр. соч. Т. 5. С. 538-540); Белый А. Между двух революций. М., 1990. C. 270-272, 276, 279, 280, 414, 525; Гаврюшин Н. К. Слово об И. А. Ильине // Вестн. высшей школы. М., 1990. С. 88-89; он же. Антитезы «православного меча» // ВФ. 1992. № 4. С. 79-83 (переизд.: Ильин И. А. Собр. соч. Т. 5. С. 540-546); Лисица Ю. Т. Философские взгляды И. А. Ильина // Там же. 1990. № 6. С. 7-15; он же. И. А. Ильин как правовед и государствовед // Там же. 1991. № 5. С. 146-158; он же. И. А. Ильин: Ист.-биогр. очерк // Ильин И. А. Собр. соч. М., 1993. Т. 1. С. 5-36; он же. Философия И. Ильина и проблема правосознания граждан в России // Русь Державная: Газ. М., 1994. № 5; он же, сост. Иван Ильин и Россия. М., 1999; он же, сост. Иван Ильин - провозвестник грядущей России. М., 2005; Гусев В. А. Консервативная политология И. Ильина // Социологические исследования. М., 1992. № 4. С. 64-70; Евлампиев И. И. Драма творящего божества: Бог и человек в философии И. Ильина // Ступени. СПб., 1992. № 3. С. 24-52; он же. Философские и правовые взгляды И. А. Ильина // Правоведение. СПб., 1992. № 3. С. 81-93; он же. Божественное и человеческое в философии И. Ильина. СПб., 1998; он же. Метафизические и религиозно-этические искания И. А. Ильина // он же. История рус. философии. М., 2002. С. 467-497; Гулыга А. В. «Я живу только для России»: К 110-летию со дня рождения И. Ильина // Лит. Россия. М., 1993. 2 апр. С. 3-14; Кураев В. И. Философ волевой идеи // Ильин И. А. Путь к очевидности: [Сб.]. М., 1993. С. 404-414; он же. И. А. Ильин: Философия духовного опыта // История рус. философии. М., 2001. С. 497-509; Смирнов И. Духовный подвиг Ивана Ильина // ЖМП. 1993. № 3. С. 18-26; он же. Философия религии Ивана Ильина // Там же. № 11. С. 88-89; Социальная философия И. Ильина: Мат-лы рос. семинара. СПб., 1993-1995. 2 ч.; Кузовлева О. В., Болдина О., Бронникова Е. В. Материалы к биографии И. А. Ильина // Рос. архив. М., 1994. Вып. 5. С. 515-536; Лосский Н. О. История русской философии. М., 1994. С. 420-422; Цыганков Д. Б. «…Отличается редкой настойчивостью в труде и величайшей преданностью науке»: (Неск. штрихов к портрету молодого И. Ильина) // Правоведение. 1994. № 2. С. 86-98; idem . Beruf, Verbannung, Schicksal: I. Iljin und Deutschland // Archiv für Rechts- und Sozialphilosophie. B., 2001. Bd. 87. H. 1. S. 44-60; Grier Ph. T. The Complex Legacy of Ivan Il"in // Russian Thought after Communism: The Recovery of a Philosophical Heritage / Ed. J. P. Scanlan. Armonk (N. Y.), 1994. P. 165-186; он же. Спекулятивно-конкретное: Интерпретация Гегеля И. А. Ильиным // И. А. Ильин. Собр. соч. Доп. т.: Философия Гегеля. 2002. Т. 2. С. 520-548; «Наши задачи» И. Ильина и… наши задачи: Мат-лы конф. М., 1995; И. А. Ильин: Pro et contra: Личность и творчество И. Ильина в восп., док-тах и оценках рус. мыслителей и исследователей. СПб., 2004; Сохряков Ю. И. И. А. Ильин - религиозный мыслитель и лит. критик. М., 2004; Мальцева А. В. Религиозно-политический акт: Полит. философия И. А. Ильина. М., 2005; Киселев А. Ф. Иван Ильин и его поющее сердце. М., 2006; Зернов И. Н. Иван Ильин: Монархия и будущее России. М., 2007.
М. В. Никифоров
Русская философия и педагогика взаимообусловили существование друг друга. Русскую педагогику и русскую философию во многом объединяет то обстоятельство, что одним из краеугольных камней русского национального воспитания являлось религиозно-духовное начало. Так, русский педагог второй половины XIX столетия М. Олесницкий писал: "Только в христианстве указан истинный, совершенный именно идеал личности, то есть понятие о человеке... Этот идеал личности раскрывается современной христианской этикой..." [1 ]. Со своей стороны, видный русский философ П.Д. Юркевич примерно в то же время утверждал, что истинная народная школа должна иметь "твердую почву", под которой он имел в виду нравственно-религиозное духовное воспитание. Центральное место в этом воспитании отводится "Закону Божию", воспитывающему "не тем, что он заучивается, но тем, что он из круга жизненных явлений выделяет, возвышает... основы и начала нашей человечности" .
К концу XIX столетия в России сложилась достаточно стройная система философии православного воспитания, где основной акцент делается на духовности. В то же время не отрицается необходимость развития всех сторон человеческого бытия - тела, ума, чувства, воли, духа. В целом же православная философско-педагогическая традиция понимает воспитание и образование как "обожение", восстановление образа Божия в человеке. Однако массовая школьная практика в России далеко не в полной мере следовала такому пониманию воспитания и образования. Действительность разрушала данное свыше людям представление о воспитании и образовании как средстве восстановления в человеке "нераздельного и неслиянного единства Божественного и человеческого" (Е.Н. Трубецкой).
Иван Александрович Ильин - крупнейший представитель философии русского национального воспитания - не без оснований считал, что образование в России ограничивалось лишь проблемами памяти и практическими умениями и совсем самоустранилось от проблем внутренней, духовной жизни человека. С болью о судьбе русского образования он замечал: "образование не формирует человека, а разнуздывает и портит его, ибо оно дает в его распоряжение жизненно выгодные возможности, технические умения, которыми он, - бездуховный, бессовестный, безверный и бесхарактерный, - и начинает злоупотреблять. Надо раз и навсегда установить и признать, что безграмотный, но добросовестный простолюдин есть лучший человек и лучший гражданин, чем бессовестный грамотей; и что формальная "образованность" вне веры, чести и совести создает не национальную культуру, а разврат пошлой цивилизации" .
Проблема образования без воспитания в наше время дополняется проблемой образования без образования. Звучит парадоксально, однако.... В рамках современной господствующей парадигмы компетентностного образования допускается позиция, согласно которой компетентностный человек - это не обязательно образованный человек. Главное качество компетентностного человека - быть востребованным, а, следовательно, успешным. Человек компетентностный - это, выражаясь словами Э. Фромма, человек рыночной ориентации, рассматривающий свои силы и возможности как товар, отчужденный от него. Такой человек с полным основанием может сказать: "Я таков, каким вы хотите меня видеть". Его успешность в большей мере обусловлена его потребительской стоимостью, которая зависит от того, как он сумеет себя показать - насколько он окажется приветливым, элегантно одетым, будет ли он бодр, крепок, агрессивен, надежен, честолюбив и т.п. На выявление и формирование подобных качеств направлена деятельность психологов и педагогов. Так, большинство тестов измеряют способности не столько разума и понимания, сколько быстрой психической адаптации к заданной ситуации. К услугам человека рынка, где люди взаимодействуют уже не как личности, но как взаимозаменяемые товары, имеется соответствующая система образования, в которой со школы и до аспирантуры цель обучения состоит в том, чтобы приобретать как можно больше информации, наиболее полезной для ориентации в рыночной ситуации. "Не интерес к изучаемому предмету, не заинтересованность в познании как таковом, а повышение размера меновой стоимости, обеспеченное знанием, - главное побуждение к получению образования" . Ну, как не привести здесь слова К. Маркса о том, что при капитализме даже знания отпускаются в той мере, в какой необходимо для трудовых функций.
Компетентностное образование - результат обездуховления образования - в своих наиболее крайних проявлениях выражает собой тупиковую ветвь развития педагогики. В этом случае оно рассчитано, разве, на неандертальцев, но не на человека. Или на обезьян. Как тонко замечает видный психолог А.Г. Асмолов, практический интеллект, на который хотят нацелить под видом компетентностного подхода развитие образования в разных странах мира, опирается на очень хорошие зоопсихологические предпосылки. Для психологии животных это в высшей степени продвинутый подход, но мне все же хочется думать и опираться на психологию человека, которая тоже довольно интересна по своему феномену [2 ].
Получается, что как развитие самого человека имело две ветви (одна из них привела к человек разумному, другая - к неандертальцу), так и развитие его воспитания имеет две ветви. Одна ветвь относится к собственно человеческому воспитанию, а другая - воспитанию животных. Из чего правомерно предположить, что если в первом случае речь идет о воспитание человека в человеке, то во втором случае о воспитании животного в человеке. Конечно, у человека внешне ни при каком воспитании не вырастут волчьи зубы, но при соответствующем образовании он может внутренне прибрести качества, наблюдая за которыми, проницательный созерцатель способен почувствовать в этом человеке волчью хватку.
Пути воспитания человека в человеке различны. Но одно очевидно: признает себя верующим педагог или нет, - в любом случае он обязан заниматься человеческой душой и человеческим духом. В любом случае, предметом воспитания является человек, сотворенный Богом по Своему Образу и Подобию. Следовательно, говоря о педагогике, нельзя не обратить внимания на глубинную связь воспитания с изначальным планом Бога о человеке и мире. Из чего следует: сердцевиной воспитания должно стать усвоение человеком духовных ценностей. Но такое возможно только при соответствующей организации духовного уклада всей его жизнедеятельности. Именно поэтому, по мнению И.А. Ильина, воспитание детей, есть не что иное, как пробуждение их бессознательного чувствилища к национально-духовному опыту, как формирование в человеке духовного уклада бессознательного.
Всем своим творчеством И.А. Ильин утверждал верность традициям русской духовной культуры . Его жизнь - пример восхождения к высочайшему уровню духовности. Требование конкретности, поиск очевидности Ильин воплотил в каждой своей работе. Все его труды способствуют углубленному пониманию истории, намечают перспективы выхода из трагических тупиков социального процесса. Отказываясь от анализа нескончаемого ряда человеческих предрассудков, страхов, суеверий, и заблуждений, И.А. Ильин обращается к духовно-здоровому, сущему и подлинному религиозному опыту. Нередко, замечает он, за духовность принимают образованность, начитанность, умение идти в ногу с эпохой и т.п. вещи, свидетельствующие хотя бы о минимальном приобщении к культуре. Бывает, что духовность не отделяют от патриотических проявлений национальных устремлений. Встречаются и те, кто духовность связывают с религиозностью. И хотя последние ближе к истине, но и они правы лишь в том случае, если речь идет о религиях духовных. Сам же Иван Александрович Ильин, рассуждая о "духе" "одухотворенности", "духовной религиозности", имеет в виду человеческую духовность - ту внутреннюю направленность и соответствующую ей жизнь, которая придает человеческой душе и всей человеческой культуре высшее измерение, высшее значение и ценность. Приближая человека к Богу, возвышая человека, И.А. Ильин не отдаляет его от Земли, напротив делает его целостным земным совершенством [3 ]. Это хорошо прослеживается в "Аксиомах религиозного опыта" великого философа, где, по сути, раскрываются принципы восхождения человека к высшей духовности, в основе которых лежит религиозный опыт человека. Вот некоторые из них:
религиозный опыт родится из свободной любви к Совершенству;
в основе каждой духовной религии лежит благоговение перед Священным, живое чувство ответственности;
религия есть свободное цветение личного духа, невынужденное, добровольное обращение к Богу. Самое драгоценное в этом обращении состоит в живой цельной потребности индивидуального человека - убедиться в бытии Божием, узреть Бога и предаться Ему;
невозможно подвигать людей к Богу угрозами и принуждением;
религиозное откровение должно быть воспринято сердцем и сердечным созерцанием;
религиозное состояние есть особого рода глубокая и таинственная связь, которая может быть описана сразу - как "ухождение" человека в Бога и как "присутствие" Бога в человеке;
молитва есть непосредственное единение с Богом;
религиозное сомнение не разрешается умствованием и отвлеченными доказательствами; оно разрешается только реальным опытом... созерцающего сердца;
пошлость проистекает из человеческой слепоты к божественному, порождает отсутствие благоговения к священному, в различных проявлениях, - начиная с тупого безразличия и кончая лицемерием и кощунством;
сердце человека должно все простить и запеть от сочувствования, сорадования и сострадания;
совесть человека должна приобрести свою христиански-первоначальную силу и дать человеку упоение добротой;
нельзя отделять сердце от ума и созерцания, и созерцание от ума и от сердца;
страдание есть соль жизни; и в то же время - ее стремящая сила; учитель меры и веры. Оно есть как бы ангел-хранитель человека, спасающий его от пошлости и очищающий его от греха.
страдая, человек вступает на путь духовного очищения и возвращения в Божий луч .
Восхождение к вершинам духовности строится на семи вечных основах духовного бытия человека: вере, любви, свободе, совести, семье, родине и нации .
Вера и любовь для Ильина представляют - конституирующие начала человека. Восхождение к вершинам духовности невозможно без религиозной веры. Ибо, религиозная вера, по Ильину, предполагает, прежде всего, духовное внимание. Вера - это доверие к показаниям духовного опыта - преимущественно перед субъективными душевными впечатлениями и перед чувственными наблюдениями, регистрируемыми рассудком. Дух имеет свой опыт, вынашиваемый особыми внутренними опытами человека. Эти опыты требуют от нас особой культуры и дают нам свою достоверность и очевидность. Человек, лишенный духовного опыта или не считающийся с ним, не будет иметь веры. Человек, имеющий духовный опыт, но не дошедший в нем до настоящей достоверности и очевидности, - увязнет в рассудочных сомнениях и не дойдет до веры. Таким образом, Ильин говорит о том, что для веры необходима духовная очевидность, необходим, прежде всего, духовный опыт: нужно жить духовными актами, пребывать в них, наполнять их своей душой, строить себя ими, полагать их в основу своего бытия. Вера - явление духовной свободы. Каждый человек призван свободно восхотеть божественного, свободно уверовать и свободно предаться Богу.
Вера неотделима от любви. Религиозная вера горит всей своей силой и совершает все свое призвание только тогда, когда она есть проявление свободной любви к безусловному Совершенству, - любви, нашедшей в Боге свой истинный Предмет и свой неиссякаемый источник. Через любовь и веру постигаются и осмысливаются остальные формы духовной жизни: "Так, смысл свободы в том, чтобы самому полюбить, через любовь самому увидеть и через очевидность - самому уверовать; свобода есть самостоятельная, самобытная, творческая любовь и вера. И совесть движется силою веры и любви. И семья есть первое лоно любви и веры. И родина постигается любовью и строится верою. И национализм есть не что иное, как любовь к своеобразной духовности своего народа и вера в его творческие богоданные силы. Без любви и веры невозможно правосознание, необходимое и для государственности, оберегающей нацию..." [Там же, С.159].
Раскрыв все основные вехи духовного развития личности, ее духовного обновления, Ильин намечает пути этого духовного обновления:
1. Надо научиться веровать. Не "верить" вопреки разуму от страха и растерянности, а веровать в силу очевидности, на основе личного духовного опыта.
2. Необходимо научиться свободе. Она вовсе не есть удобство жизни, или приятность, или "развязывание" и "облегчение". Свобода есть бремя, которое надо поднять и понести, чтобы не уронить его и не пасть самому. Надо воспитывать себя к свободе, надо созреть к ней, дорасти до нее, иначе она станет источником соблазна и гибели. Без свободы не будет настоящей веры и любви.
3. Нужно научиться совестному акту. Совесть научит нас строить здоровую духовную семью. Она откроет нам искусство любить родину и служить ей. Она предохранит нас от всех соблазнов и извращений ложно понятого национализма.
4. Надобно научиться чтить и строить наш семейный очаг - это первое, естественное гнездо любви, веры, свободы и совести; эту необходимую и священную ячейку родины и национальной жизни.
5. Необходимо научиться духовному патриотизму... Мы должны понимать, что люди связуются в единую родину силою веры, любви, внутренней свободы, совести и семейного духа, силою духовного творчества во всех его видах.
6. Истинный национализм есть как бы завершительная ступень в духовном восхождении личности. В нем, как в фокусе, собираются все другие духовные лучи. Вечные основы духовного бытия слагают единую духовную атмосферу, единый путь, который необходимо прочувствовать и усвоить, чтобы на вопрос "во что же нам верить" мы могли бы ответить живою верою: в Бога, в любовь, в свободу, в совесть, в семью, в родину и в духовные силы нашего народа .
Духовность человека, по Ильину, тесно связана с ответственностью. Тайна свободы состоит в том, что сила духа способна сосредотачиваться, укреплять себя, увеличивать свою силу и превозмогать свои внутренние затруднения и свои внешние препятствия. Свобода по плечу лишь человеку духовно цельному, наделенному внутренней гармонией, согласованной тотальностью влечений и способностей, единением инстинкта и духа, согласием между верой и знанием. Зрелый духовный характер "подобен укреплённому городу, в центре которого находится кремль: здесь построен храм Божий, с алтарём, на котором горит неугасающее пламя. Это и есть священный центр города, откуда заимствуют свой огонь все семейные очаги. Человек же, находящийся в состоянии внутреннего раскола, есть несчастный человек.
Логика предшествующих рассуждений подводит к выводу о том, что подлинная философия воспитания не может обойтись без философии религии. И.А. Ильин был убежден, что отечественная религиозная философия должна пересмотреть свое призвание, уточнить свой предмет и метод в свете всех пережитых блужданий и крушений, добиваясь ясности, честности и жизненности. И, конечно же, русская религиозная философия должна отойти от подражания западным образцам. Не копировать бездумно чужеземное, а обратиться к глубинам национального духовного опыта, стать убедительным и драгоценным исследованием духа и духовности. Только на этом пути философская мысль сможет дать русскому народу, человечеству в целом что-нибудь значительное, верное и глубокое. В противном случае она окажется мертвым и ненужным грузом в истории русской культуры. Точно также, мертвым и ненужным грузом станет в России любая образовательная система, оторванная от отечественных духовных корней, построенная на философии национального отчуждения и биологической целесообразности. Путь к очевидности лежит через обращение к вечным основам духовного бытия: вере, свободе, любви, совести, семье, родине, нации.
Чапаев Иван Николаевич
, студент теологического факультета Российского государственного профессионально-педагогического университета
Чапаев Николай Кузьмич
, доктор педагогических наук, профессор Российского государственного профессионально-педагогического университета
Примечания:
1 - Цит. по: .
2 - http://www.ug.ru/?action=topic&toid=4209
3 - Тем самым И.А. Ильин отвергает концепции "безземельного неба" и "бездуховной земли". Первая, рассматривает тело, как нечто презренное, а заботу о его нуждах чуть ли не как греховную. Для второй материальные потребности не только первичны, но, в конечном счете и единственны в этом мире. С богословской точки зрения обе эти позиции неверны, ибо, каждая по своему служит целям разрушения гармонии - соработничества человека с Богом на пути собственного спасения. И.А. Ильин придерживается православной (халкидонской) позиции, в соответствии с которой во Христе Божественная и человеческая природы соединены "неслитно, неизменно, нераздельно и неразлучно" [см. А.И.Осипов. Путь разума в поисках истины. Основное богословие.М.: Даниловский благовестник. 2008. С.175].
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:
1. Евлампиев И.И. Божественное и человеческое в философии Ильина. М. 1998.
2. Емельянов Б.В. Очерки русской философии XX. Екатеринбург. 2001.
3. Ильин И.А. Аксиомы религиозного опыта. М., 1993.
4. Ильин И.А. О сопротивлении злу силою // Ильин И.А. Почему мы верим в Россию: Сочинения. М, 2006. С. 375-577. (Антология философской мысли).
5. Ильин И.А. Путь духовного обновления // Ильин И.А. Почему мы верим в Россию: Сочинения. М., 2006. С. 123-374. (Антология мысли).
6. Ильин И.А. Путь к очевидности. М., 1993.
7. Ильин И.А. Собрание сочинений: В 10 т. М, 1994. Т. 1, кн. 2.
8. Очерки истории школы и педагогической мысли народов. Конец XIX - начало ХХ в.в. / Под ред. Э.Д. Днепрова, С.Ф. Егорова, Б.К. Тебиева. - М.: Педагогика, 1991. 446с.
9. Плеханов А.В. П.Д. Юркевич - философ и педагог // Сов. Пед. 1991. №12. С.187.
10. Фромм Э. Психоанализ и этика. М.: Республика, 1993. 415 с.
Период конца XIX в. – первой половины XX века ознаменовался бурным развитием религиозной философии и её противостояния революционно-демократической идеологии в России. Это период русского духовного ренессанса или «серебряного века» русской религиозной философии (продолжавшийся в вынужденной эмиграции русских философов после 1922 года).
Основными вопросами религиозной философии этого периода являются:
1. Осмысление божественной природы космоса и божественного преображения мира, божественного и творческого призвания человека. Получает дальнейшее развитие учение В. Соловьева о Софии – софиология. Оно представлено в сочинениях С. Булгакова, П. Флоренского, Н. Лосского, С.Франка и др.
2. Изучение истоков конфликта между интеллигенцией и народом, раскола внутри интеллигенции. Эта проблема представлена в статьях сборников «Вехи» 1909 г., «Из глубины» 1918 г. Авторы сборников – Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков и другие осуждали революционные призывы к народу и видели подлинную заботу о народе в его воспитании и культурном просвещении.
В 20-е годы в эмиграции издан сборник «Смена вех», который содержал обращение к эмигрантам и призыв признать власть большевиков, вернуться в Россию и принять участие в создании новой великой России. Особенно популярной становится концепция «евразийства». Её сторонниками были С. Франк, И. Ильин, Н. Бердяев, Н. Лосский и др. Философия евразийства утверждает необходимость создания «новой идеологии» в интересах человечества в целом, сильного «религиозно-национального русского государства», которое сможет гармонизировать интересы людей разных национальностей и вероисповеданий. Евразийцы (как и славянофилы) не признавали европейскую многопартийную систему демократии и парламентаризма, считая их средством развращения христианских народов.
Впоследствии (в сборнике «Из-под глыб», 1974 г.) проблема конфликта внутри интеллигенции поднималась в статьях диссидентов, выступавших против репрессий советской власти, за расширение свобод человека.
«Проблемы идеализма ». Сборник религиозно-философских статей, в которых впервые проявился русский либеральный консерватизм, 1902 г., (С.Н. Булгаков, Е.Н. Трубецкой, П.Б. Струве, H.A Бердяев, С.Л. Франк, С.А. Аскольдов, С.Н. Трубецкой, П.И. Новгородцев, Б.А. Кистяковский и др.).
«Вехи . Сборник статей о русской интеллигенции » , 1909 г., (Н.А. Бердяев, С. Н. Булгаков, М.О. Гершензон, А.С. Изгоев, Б.А. Кистяковский, П.Б. Струве, С.Л. Франк).
«Из глубины. Сборник статей о русской революции » , 1918 г., (C.A. Аскольдов, Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, В.И. Иванов, А.С. Изгоев, С.А. Котляревский, В.Н. Муравьев, П.И. Новгородцев, И.А. Покровский, П.Б. Струве, С.Л. Франк).
«Смена вех» .Сборник статей русских эмигрантов, послужил идейной основой сменовеховского движения, 1921 г., (Ю.В. Ключников, Н.В. Устрялов, С.С. Лукьянов, А.В. Бобрищев-Пушкин, О.С. Чахотин, Ю.Н. Потехин).
«Из-под глыб». Сборник статей инакомыслящих интеллигентов, выступавших против репрессий в СССР, Париж, 1974, (А.И. Солженицын, И.Р. Шафаревич, М.С. Агурский, М.К. Поливанов, Ф.Г. Светов, Е.В. Барабанов, В.М. Борисов);
3. Дискуссия начала XX века о соотношении Добра и Зла. Л. Толстой выступил с теорией «непротивления злу силой» и хотя у неё было много критиков, она оказала большое влияние на культурные процессы XX века (на Движение неприсоединения в 40-50-е годы).
4. Дискуссия о характере русской духовности, русского народа, о судьбе России. Этому вопросу посвящались сочинения Н. Бердяева («Судьба России», «Русская идея»), Н.О. Лосского («Характер русского народа»), И.А. Ильина («О русском национализме», «Что сулит миру расчленение России»), философско-историческая публицистика Г.П. Федотова и других.
Бердяев Николай Александрович , 1874–1948 гг., сочинения: «Философия свободы. Смысл творчества», «Судьба России», «Новое средневековье. Размышление о судьбе России и Европы», «Философия неравенства», «О назначении человека. Опыт парадоксальной этики», «Русская идея», «Самопознание. Опыт философской автобиографии», «Истоки и смысл русского коммунизма».
Лосский Николай Онуфриевич , 1870–1965 гг., сочинения: «Обоснование интуитивизма», «Мир как органическое целое», «Основные вопросы гносеологии», «Свобода воли», «Условия абсолютного добра», «История русской философии», «Характер русского народа».
Ильин Иван Александрович , 1883–1954 гг., сочинения: «Религиозный смысл философии. Три речи», «О сопротивлении злу силой», «Путь духовного обновления», «Основы христианской культуры», «О совершенном в искусстве», «Яд, дух и дело большевизма», «Коммунизм или частная собственность», «Против безбожия», «Поющее сердце. Книга тихих созерцаний», «О русском национализме», «Что сулит миру расчленение России».
Федотов Георгий Петрович , 1886–1951 гг., «Святые древней Руси (Х–XVII вв.)», «Россия, Европа и мы», «Трагедия интеллигенции», «Национальное и вселенское», «Будет ли существовать Россия?», «Судьба и грехи России».
Н.А. Бердяев отмечал, что характер русского народа крайне противоречивый: с одной стороны – это народ, почитающий святость, совестливость, доброту, жалостливость; а с другой стороны, он может показать всю низость скотоподобия, звериной жестокости. Народ может проявлять страстность и силу воли, правдолюбие, а также хулиганство и неорганизованность («вечно бабье»). От характера народа непосредственно зависит и судьба России. Русскую идею Бердяев определил как неприятие мира, лежащего во Зле, как устремленность к Иному миру высшей Правды, как устремленность к спасению всего человечества от мирового Зла. Русская идея имеет эсхатологический характер, отражает устремленность к концу злого мира.
Обеспокоенность будущим России – это основная тема творчества религиозного философа И.А. Ильина в период его изгнания (с 1922 г.). Он стремился понять истоки глубокого политического, хозяйственного и духовного кризиса в период большевистской революции и строительства социализма (так оценивали многие интеллигенты-эмигранты противоречивость событий в России). Он, как и другие эмигранты, верил в возрождение духовных сил России и стремился сформулировать перед патриотической интеллигенцией основные задачи будущей Программы Возрождения, изложенной им в статьях конца 40-х начала 50-х годов XX века. В основе этой Программы должна лежать истина (или очевидность) Разума, которая добывается только с помощью «сердечного созерцания » (или созерцающей любви). Именно это качество в докризисный (дореволюционный) период лежало в основе православной веры, правосознания, военной доблести, русского искусства, медицины, благотворительности, идеи справедливости и многонационального братства. Общая философская формула для воспитания новых русских людей – это Предметность сердца, воли и дел. Она проявляется в чувстве собственного духовного достоинства, в живой совестливости , высоком чувстве ответственности и непрерывном предстоянии Богу. И. А. Ильин призывает к возрождению первоосновы живой религиозности , которая являлась сущностью белого движения: труда ,дисциплины ивдохновения .
Русский народ почитает православную веру как корень всех его действий во всех возможных житейских комбинациях. Д.А. Хомяков подчеркивал, что русский народ усвоил значение православной веры в её трансцендентальном значении, как начала всепроникающего и заслоняющего все другие акциденции (особенности). Истинная вера есть действительно субстанция народа. Русский народ назвал себя православным и этим предрешил свою историческую программу – осуществить Православие в вере и в жизни. В русской религиозной философии особенно подчеркиваются позитивные качества православной веры:
Первая особенность православной веры – гармоничное единство её с жизненными действиями;
Вторая особенность православия – это освобождение человеческого духа, свобода души и ума, освобождение от рабства страстей и заблуждений;
Третья особенность православия – широта кругозора, свобода отношения к разным событиям (в т.ч. государственным и общественным), постоянное внимание к сути вещей.
Выдающейся способностью русских людей Д.А. Хомяков называет «объективность : способность видеть вещи как они есть, с возможно меньшим помрачением взгляда предвзятыми понятиями, мешающими видеть действительное и заставляющее видеть, чего нет». Эта черта обусловлена строем ума и души. Д.А. Хомяков называет два существенных фактора культурного православия . Первый состоит в способности видеть в «чужом» - брата, находить точки сближения, считая, что перед Богом – все люди братья. Понимание такого равенства облегчает русскому народу общение с другими народами. Второй фактор культурного православия: осознание народом того, что внешняя сторона, форма быта, язык рассматриваются как совершенно несущественные при оценке других людей, православный человек проявляет большую терпимость к чужим обычаям и языкам и слишком охотно усваивает эти чужие обычаи и языки в практических целях, для удобства. Такой широкий взгляд, не боящийся утратить свое, по мнению Д.А. Хомякова, происходит из православного христианства, его отношения к форме вообще и из уверенности, что буква мертвит, а дух животворит.
Д.А. Хомяков писал: «Русский православный дух не боится облекаться в какую угодно форму…оно себе не изменит…от этих внешностей». Первый шаг к проявлению православного понимания взаимоотношений людей и народов выражается в том, что устраняется всякая горделивая исключительность.
Русская православная философия не абстрактно, а предметно обращала человека к истокам всего лучшего и высшего – к излучению и энергии действительно Высшего и Совершенного Начала, утверждал И.А. Ильин. Религиозность он считал живой первоосновой истинной культуры. Предстояние Богу «подъемлет сначала взор человека, потом сердце его и волю его; оно вызывает в нем новые мысли , новое понимание себя, других людей и всей вселенной…Его око начинает видеть новые «пространства», усваивает их и приобщает их к своей жизни...душа переживает священное окрыление…сердце воспринимает новые, горние лучи…Воля его научается выходить из всего личного, мелкого и пошлого и сосредоточивается на лучшем, на объективно-лучшем, на совершенном…пробуждается живая совесть … как творческая энергия …любви и воли, направленная вперед, в будущее, к предстоящим совершениям». Ильин видел в этом преображение православного человека и его восхождение к пониманию своего высшего счастья на земле – обретения духовного достоинства и призвания.
Философское обоснование и обновление православной веры предприняли не только славянофилы, а также Н. Бердяев, П. Флоренский, С. Булгаков. В их сочинениях традиционная религиозно-философская модель теизма обретает черты «софийности» и космичности. Бердяев подчеркивает, что русская православная религиозность сформировала особый тип человека – русского человека с его душевной мягкостью, нелюбовью к могуществу этого мира и устремленностью к Царству Божьему. В основе русской духовности лежит традиция христианского милосердия, Россия несёт миру братство людей и свободу духа.
Франк Семен Людвигович , 1877–1950 гг., «Крушение кумиров», «Смысл жизни», «Духовные основы общества. Введение в социальную философию», «Непостижимое. Онтологическое введение в философию религии», «Свет во тьме. Опыт христианской этики и социологии», «С нами Бог. Три размышления», «Реальность и человек. Метафизика человеческого бытия»;
Булгаков Сергей Николаевич , 1871–1944 гг., «Философия хозяйства», «Свет невечерний», «Философия имени»;
Трубецкой Сергей Николаевич , 1862–1905 гг., «Метафизика в Древней Греции», «Учение о логосе в его истории»;
Трубецкой Евгений Николаевич , 1863–1920 гг., «Миросозерцание В.С. Соловьева», «Метафизические предположения познания», «Смысл жизни», «Два мира в древнерусской иконописи», «Иное царство» и его искатели в русской народной сказке»;
Флоренский Павел Александрович , 1882–1943 гг., основное сочинение «Столп и утверждение истины», «Имена», «У водоразделов мысли»;
Зеньковский Василий Васильевич , 1881–1962 гг., основное сочинение «История русской философии»;
Шпет Густав Густавович , 1879–1937 гг. «Очерки развития русской философии»;
Метафизические проблемы русской философии:
Тема смерти и рождения, победы над смертью, тема о «метафизической глубине пола», значение Воскресения. Бердяев в сочинении «Русская идея» сравнивает мысли трёх философов – В. Соловьева, Н. Федорова и В. Розанова. У В. Соловьева энергия пола, любовь-эрос ведут к личному бессмертию, у Н.Ф. Федорова энергия пола воскрешает умерших отцов, у В.В. Розанова энергия пола освящается (в этом обнаруживается возрождение языческого), т.к. рождает новую жизнь и этим побеждает смерть. В русской религиозной философии Воскресение – это космическая тайна, а не догмат (как в католицизме);
Тема призвания русского народа. Н. Бердяев показывает, что русская мессианская идея обусловлена метафизическим свойством России – её огромностью; великая русская духовная культура возникает в огромной стране и у огромного народа, но она обличает все зло огромной империи, ориентирует человека на преображение и просветление.
Философская модель русского «космизма» представлена в сочинениях К.Э. Циолковского, В.И. Вернадского и А.Л. Чижевского.
Философская модель «пассионарности» как энергии исторического действия представлена в сочинениях «последнего евразийца» Л.Н. Гумилева.
